Гарпагониана. Константин Вагинов

него разные бумажки, первые пробы пера, черновики классных работ.

      Вот она уже взрослая и помогает ему в деле систематизации.

      «Да, – подумал он, – недурно иметь ребенка».

      Систематизатор посещал обладателей мелочей.

      Работы у преподавателя голландского языка было достаточно. Скопидомов в городе много.

      Бухгалтер Клейн, например, копил все с изображением Петербурга, от открыток до пивных этикеток. Престарелый донжуан, режиссер небольшого театрика – свистульки, киноактер – дамские перчатки. Были собиратели обрывков кружев, кусочков парчи, бисеринок, дамской отделки.

      Для всех этих людей город являлся золотым дном, северным Эльдорадо, новым Геркуланумом и Помпеей.

      Названные лица все свободное и не совсем свободное время тратили на раскопки.

      Они раскапывали комнатки еле двигающихся старушек и старичков, у которых что-либо еще сохранилось.

      Одолеваемые страстью к собственности, другие собирали не предметы, а нечто нематериальное… но обладающее известным вкусом и запахом, – например, ругательства, анекдоты, красивые фразы из книг, обмолвки, ошибки против русского языка.

      Одни из скопидомов погружались в гордые мечты, преувеличивая эстетическую ценность некоторых предметов (кружев), другие объясняли свое накопление (дамские перчатки) желанием написать особую книгу «История дамских перчаток», третьи – любовью к зрелищам, радующим глаз (парча).

      Так жил систематизатор среди этих своеобразных капиталистов, бандитов и разбойников, не брезговавших кражей, похищением ценных для старичков и старушек, часто лишь по воспоминаниям, предметов. Эти собиратели были настоящие эксплуататоры, неуловимые, жестокие и жадные.

      Они незаметно своих знакомых превращали в своих рабочих, они путем морального воздействия заставляли их трудиться в пользу частного накопления.

      В этой части общества существовали нерегламентированная государством меновая и денежная торговля, купля и продажа, неуловимая для финансовых органов. Здесь платили довольно дорого за какую-нибудь табачную этикетку первой половины XIX века, за какую-нибудь фабричную марку, покрытую позолотой.

      Эти эксплуататоры не брали патента, они жили вольной разбойничьей ассоциацией. В невозможных для частного накопления условиях они все же, обойдя все законы, удовлетворяли свою страсть.

      Жена систематизатора уехала с ребенком на дачу в Левашове. Жулонбин не поехал, он предпочитал не расставаться со своим богатством.

      Но он, конечно, проводил свое бедное семейство на вокзал и обещал при первой возможности навестить.

      На прощанье Жулонбин сказал:

      – Ты сама видишь – они заплесневели.

      Систематизатор даже облегченно вздохнул после отъезда своих домашних на дачу.

      Он внес свои вещи в комнату жены.

      За зиму все это в сыром помещении страшно пострадало.

      Спичечные коробки покрылись плесенью, расклеились, перья заржавели, на огрызках карандашей краска разбухла, афиши стали неимоверно влажными