Преступление и наказание. Федор Достоевский

Вахрушина, об котором, почитаю, неоднократно изволили слышать-с, по просьбе вашей мамаши, чрез нашу контору вам перевод-с, – начал артельщик, прямо обращаясь к Раскольникову. – В случае если уже вы состоите в понятии-с – тридцать пять рублев вам вручить-с, так как Семен Семенович от Афанасия Ивановича, по просьбе вашей мамаши, по прежнему манеру о том уведомление получили. Изволите знать-с?

      – Да… помню… Вахрушин… – проговорил Раскольников задумчиво.

      – Слышите: купца Вахрушина знает! – вскричал Разумихин. – Как же не в понятии? А впрочем, я теперь замечаю, что и вы тоже толковый человек. Ну-с! Умные речи приятно и слушать.

      – Они самые и есть-с, Вахрушин, Афанасий Иванович, и по просьбе вашей мамаши, которая через них таким же манером вам уже пересылала однажды, они и на сей раз не отказали-с и Семена Семеновича на сих днях уведомили из своих мест, чтобы вам тридцать пять рублев передать-с, во ожидании лучшего-с.

      – Вот в «ожидании-то лучшего» у вас лучше всего и вышло; недурно тоже и про «вашу мамашу». Ну, так как же по-вашему: в полной он или не в полной памяти, а?

      – По мне, что же-с. Вот только бы насчет расписочки следовало бы-с.

      – Нацарапает! Что у вас, книга, что ль?

      – Книга-с, вот-с.

      – Давайте сюда. Ну, Родя, подымайся. Я тебя попридержу; подмахни-ка ему Раскольникова, бери перо, потому, брат, деньги нам теперь пуще патоки.

      – Не надо, – сказал Раскольников, отстраняя перо.

      – Чего это не надо?

      – Не стану подписывать.

      – Фу, черт, да как же без расписки-то?

      – Не надо… денег…

      – Это денег-то не надо! Ну, это, брат, врешь, я свидетель! Не беспокойтесь, пожалуйста, это он только так… опять вояжирует. С ним, впрочем, это и наяву бывает… Вы человек рассудительный, и мы будем его руководить, то есть попросту его руку водить, он и подпишет. Принимайтесь-ка…

      – А впрочем, я и в другой раз зайду-с.

      – Нет, нет; зачем же вам беспокоиться. Вы человек рассудительный… Ну, Родя, не задерживай гостя… видишь, ждет. – И он серьезно приготовился водить рукой Раскольникова.

      – Оставь, я сам… – проговорил тот, взял перо и расписался в книге.

      Артельщик выложил деньги и удалился.

      – Браво! А теперь, брат, хочешь есть?

      – Хочу, – отвечал Раскольников.

      – У вас суп?

      – Вчерашний, – отвечала Настасья, всё это время стоявшая тут же.

      – С картофелем и с рисовой крупой?

      – С картофелем и крупой.

      – Наизусть знаю. Тащи суп, да и чаю давай.

      – Принесу.

      Раскольников смотрел на всё с глубоким удивлением и с тупым бессмысленным страхом. Он решился молчать и ждать: что будет дальше? «Кажется, я не в бреду, – думал он, – кажется, это в самом деле…»

      Через две минуты Настасья воротилась с супом и объявила, что сейчас и чай будет. К супу явились две ложки, две тарелки и весь прибор: солонка, перечница, горчица для говядины и прочее, чего прежде, в таком