Неуёмность перевоплощений. Александр Николаевич Лекомцев

ну, ты, умный, конкретно, как художник Моцарт. Но много про наши удачные дороги и дела не говори. А то, факт, сглазишь, – предупредил молодого телохранителя Осиновский. – Ты вот лучше скажи, что тебе лично больше понравилось в городке Чудово? Какие достопримечательности тебя заинтересовали?

      – Голые бабы, Родион Емельянович, которых за умеренную цену привели к нам вчера в деревенскую баню,– откровенно признался молодой телохранитель. – А чего? Всё нормально. Мне понравилось… Очень даже хорошо, и во время их для нас привели.

      – Это для вас привели, но не для меня,– уточнил, напомнил Осиновский окружающим, магнат российского уровня.– А я душой отдыхал, с мужиками в речке окуней ловил, и мы ещё… коньячок пили. Представь себе, что в этих местах сам поэт Некрасов когда-то бродил с ружьецом. Стихи у него есть, типа, «опять я в деревне, хожу на охоту». Он всё строчил и строчил о тяжёлой крестьянской доле. Может, заклинило мужика, а может – так оно и было. Простому народу сочувствовал.

      – Душевный человек, видно, – заметил Василий. – За народ всегда переживать надо. У нас тоже на заседаниях депутаты сидят на лицах с печалью. Долгие годы переживают… Работа у них такая. Лошади… пережевальские.

      – Все верно, Вася. Но сейчас бы за такие стихи Некрасова надёжно упаковали, причём, так, что – мама, не горюй. Права, его трудновато было бы объявить иностранным агентом, но, при желании, всё можно сотворить.

      – Но если бы он рекламные тексты писал для центрального телевидения или переписывал чужие вирши и за свои выдавал, – сказал Пётр, следя за дорогой, – может быть, таким вот поэтом стал великим, как, допустим, какой-нибудь Тыков или Мыков. Строчил бы безграмотную дребедень, и за это бы славился и богатыми господами… оплачивался с потрохами. Всё зависит от ситуации.

      – А если бы ещё и Россию дерьмом обливал, то цены ему бы не было, – продолжил свою мысль Осиновский. – Сейчас так, чем хуже – тем лучше. Впрочем, Некрасов бы, вряд ли, туда пристроился. Честный человек. Бутылки по городским помойкам собирал бы. Наши заинтересованные товарищи и господа сделали бы вид, что такого поэта Некрасова не существует в природе. У нас ведь многое есть, а, присмотришься – ничего нет.

      – Что есть, а чего нет? – поинтересовался Вася. – Не понимаю.

      – А тебе, Вася, ничего и не надо понимать, – съязвил Осиновский. – Ты и так красивый, без всяких пониманий.

      – Я знаю, – согласился с шефом молодой телохранитель. – Я ведь когда в зеркало смотрю, то всё вижу.

      – Вот, именно, господин красавец, – продолжал свои рассуждения предприниматель. –Когда по-настоящему не в зеркало, а в телеящик глянешь, то въедешь, сообразишь, даже ты, Вася, что культура у нас, где-то, на провинциальных выселках. Или её вообще не наблюдается. Нет, в принципе, культуры. Разве только ещё в Питере осталась, но в пунктирном состоянии, причём на заокеанский лад. Я за базар отвечаю.

      – Но у нас же имеется в стране Министерство культуры,– заметил Ковалёв. – Значит, и культура тоже присутствует.

      – А