Когда приходит тьма. Долгая ночь. Мария Меркер

пояс, зато лавина, которой я так боялся, обошла меня стороной. Она оказалась не такой масштабной и разрушительной, как я сперва подумал. Выбирался я из снега, вытягивая самого себя с помощью веревки, привязав ее к рядом стоящему дереву. Нашу группу завалило не сильно, и уже через полчаса они все выбрались и от души посмеялись надо мной, торчащим в снегу и ломающим дерево, пытаясь выбраться из снежного плена.

      С женой я не разговаривал две недели.

      Я дал себе время на то, чтобы подумать и вспомнил эту историю, случившуюся около четырех лет назад во время нашего с женой путешествия в Анды. Я принял опрометчивое решение, чтобы спастись, это едва не стоило мне жизни, но и не думая учиться на собственных ошибках, я собирался снова это сделать. Различия этих двух случаев только в том, что я больше не спасал только свою шкуру, и у меня было время на то, чтобы подумать. Безумные глаза призрака, явившегося во сне говорили мне – ты должен это сделать и, будучи скептиком, я ясно понимал – призрак и то, что он сказал – ничто иное, как плод моего подсознания. Я сам себе говорил, что нужно делать. И винил я тоже сам себя.

      В связи с этим сон стал необходимостью, но только я проваливался во тьму, мой разум противился этому. Мозг подавал нервные импульсы в мышцы, заставляя их болезненно сжиматься, поэтому расслабиться у меня не получалось. Голос Марины блуждал где-то далеко и в то же время я четко слышал его. Он изменялся, сперва это был приятный мотив, песня, качающая меня на волнах, а потом он стал резким, прерывистым и мне казалось, что в голове у меня звучит старое радио. В те редкие минуты, когда я бодрствовал, вглядываясь слепыми глазами в темноту, он замолкал, и только мое тело теряло чувствительность, я слышал его снова. Это стало проблемой, я не мог разобрать, что он говорит, я вслушивался, но каждое слово скорее напоминало какой-то шифр, чем человеческую речь. Не выдержав этого, я заставил себя выбраться из сна. Какое-то время у меня не получалось, конечности не хотели двигаться, я пытался говорить, распахнуть тяжелые веки, я чувствовал собственные руки, покоившиеся на деревянных подлокотниках, пробовал сжать кулаки. В чувство меня привело стойкое ощущение нехватки воздуха, я дернулся и открыл глаза. Полина не сводила с меня странного взгляда, пока я отходил от легкого синдрома гипервентиляции и тяжелого сна.

      – Все хорошо? – спросила она. – Ты дергался во сне.

      Я не нашел ничего лучше, чем задать ей ответный вопрос.

      – Сама ты спишь когда-нибудь?

      – Я сплю когда ты спишь, – призналась она, отведя взгляд.

      – В этом есть причина?

      – Да, – кивнула Полина. – Я не хочу проснуться и узнать, что ты ушел туда. Только не подумай ничего, я сразу так решила. Ты единственный, за кого я действительно волнуюсь.

      – Ты же меня толком не знаешь, – сказал я, не думая, констатирую ли я факт или выясняю причину ее волнения. Тут же отвернулся к окну.

      – Ты выглядел таким…

      – Каким? Больным или разбитым?

      – Скорее