За каждый метр. «Лейтенантская проза» СВО. Андрей Лисьев

По команде то один, то другой выходят из строя, произносят «Служу России!» и возвращаются в строй уже с наградой на груди. Некоторых вызывают для награждения дважды. Сложен и витиеват путь наградных листов, и не всегда текст листа совпадает с подвигом, но каждый всегда знает, за что награжден, и его товарищи знают. «Это за тот бой? – Да. Под Херсоном на перекрестке. Помнишь?» И вот это ощущение: государство вспомнило обо мне! Наше неказистое неуклюжее государство все-таки вспомнило и, как смогло, наградило! Спасибо, Россия! Плечи бойцов, награжденных и нет, расправляются. Это – строй!

      Награждение окончено, но Дрозд не распускает батальон. Селен с помощником поднимают на стол картонные коробки – внутри тельняшки, упакованные в прозрачную пленку.

      – Сейчас я обращаюсь к мобилизованным, – говорит Дрозд, – пускай вы не служили в ВДВ срочную, но завтра нам вместе идти в бой. Поэтому мы каждому выдадим тельняшку! Как символ!

      Дрозд запинается, но смысл церемонии и так понятен каждому.

      – Командиры взводов – ко мне!

      Сержанты строятся в шеренгу перед начальником штаба, и Селен, согласно спискам, выдает каждому пачку тельняшек. Десантнику тельняшка полагается после прыжка с парашютом, но сейчас война – не до формальных ритуалов. Вчерашним гражданским мобилизованным важно дать понять, что они не просто так оказались здесь, теперь они – десантники и ничем не отличаются от тех, кто переправился с правого берега Днепра, кто прошел огонь и воду прошлогодних боев.

      – Все свободны! Командирам увести подразделения!

      Так же как и пришли на поляну, повзводно десантники расходятся, исчезают в лесу. Но штаб полка и комбат остаются. Ждут чего-то.

      – Надеюсь, сегодня часовые не облажаются, как вчера? – обращается Дрозд к комбату.

      – Не у всех рации есть, – оправдывается тот.

      – А что вчера было? – спрашивает вполголоса Проза у Кречета.

      – Зам по тылу дивизии приехал, – вместо Кречета отвечает Синица, – его спокойно пропустили, никто ни о чем не спросил, на «Шато» не доложил. Разгильдяи.

14.00

      На поляну въезжают два пикапа L200: один белый, второй небрежно раскрашен зеленой краской. Ну точно не гуашь, решает Проза и делает несколько шагов назад, под сень сосен. Подальше от начальства, поближе к кухне. Из белого пикапа выходят отец Пересвет и два офицера. Из зеленого – командир дивизии. Офицеры здороваются, батюшка замечает Прозу, норовящего в этот момент сбежать, и подходит к нему. Обнимаются.

      – Вы пойдете с комдивом? – спрашивает отец Пересвет.

      – Не… – Проза мелко трясет головой из стороны в сторону.

      – Я тогда с вами останусь. Часовенку надо им срубить. Поищем место?

      Они отходят еще глубже в лес.

      – Встречался с одним ветераном, – вспоминает Проза, – ругался, что попов в армии развели! Я ему говорю, что на войне, в море и в горах атеистов нет. Отмахивается. Говорит, когда в Бога не верили, на него не полагались. Всё сами делали – и делали