Имитация. Когда космос становится реальным. Алишер Арсланович Таксанов

двигателями. После десяти секунд работы скорость «Сильверфогеля» на стартовой тележке должна была составлять около 500 метров в секунду. После этого срабатывали пироболты, бомбардировщик отделялся от тележки и, набирая высоту, через 36 секунд включал свой собственный ракетный ускоритель, которая работала до истощения запасов топлива. Теоретическая максимальная высота полёта, рассчитанная доктором Зенгером, составляла 260 километров, а скорость «Сильверфогеля» – 6400 метров в секунду. Самолёт фактически взлетал в безвоздушное пространство ближнего космоса, а лётчик ненадолго становился астронавтом. Проект, к счастью, не пошел дальше чертежей, но вот замысел старта был взят Роскосмосом как за основу для «Радуги». Именно так, с учетом дополнительных инженерных решений, должен был взлететь первый марсианский тяжелый корабль. Когда я в первый раз увидел эту схему, то в мыслях проскочило видение, как мы на корабле-макете устремляемся в высь неба и… тут себя заставил прервать, ибо мечтать не вредно, но лучше не надо.

      Мы входили в шлюзовую камеру по очереди – первым Марина, потом я, затем Сергей и замыкал Ашот, считавшийся командиром экипажа, и сотни сотрудников провожали нас, махая руками. Конечно, мы являлись не первыми, кто имитировал полет на Марс, до нас было с рассказов Маслякова и как я выяснил ночью через интернет-поисковик, около двадцати подобных экспериментов в СССР, затем в России, Европейском космическом агентстве и НАСА, и результаты сложились разные, порой не всегда обнадеживающие. Поэтому от нашего зависел успех реального полета. Если мы не выдержим, сломаемся и не протестируем бортовую систему как следует, то экипаж «Радуги» ожидают самые серьезные трудности, может, и гибель, чего допустить никак нельзя. Россия должна была выиграть эту марсианскую гонку – таково была жесткая установка властей, и об этом на той встрече прямо заявил Хамков.

      Очутившись внутри галеона, мы прошли в центральный пост и заняли свои места; люк за нами закрыли. В этом отсеке было восемь кресел и пультов, однако четыре оказались сложенными и законсервированными специальным колпаком – эти места предназначались для специалистов другого профиля, но в нашем эксперименте они не принимали участия. Помещение было утыкано приборами, мониторами, кнопками и штеккерами, как в пилотской кабине «Боинга-747», только их число во много раз было больше; я понимал, что это ручная дублирующая система управления на тот случай, если автоматика или отключится, или начнет давать сбой, или вообще не справится. В любом случае, увиденное не могло впечатлить тех, кто впервые вступал на борт этого корабля. Все, с этой минуты нас считали самостоятельной космической единицей. Предстояло выполнить предстартовую операцию: запустить всю бортовую систему, проверить готовность всех механизмов и оборудования, загрузить программы взлета, выхода на орбиту и курса на Красную планету. Сам старт планировался в 19.15 по местному времени. Таким образом,