Козлиная песнь. Константин Вагинов

красивым мальчиком.

      – Вот мой зайченыш Эдгар. Это необыкновенный поэт, – сказал он ребенку, показывая глазами на неизвестного поэта.

      – Пушкин? – спросил мальчик и широко раскрыл глаза.

      Сентябрь провел неизвестного поэта в свою комнату. Узенькая кровать (отдельное ложе Сентября), прикрытая фиолетовым одеялом с черными горизонтальными полосами. Тоненькая подушка служила изголовьем. Вся исчерканная рукопись валялась посредине постели. На подоконнике стоял стакан и дыбилась начатая осьмушка махорки. У стены черный столик и стул. Комната была оклеена обоями с яркими розами.

      Сентябрь и неизвестный поэт сели на постель.

      – Зачем вы приехали сюда! – Помолчав, неизвестный поэт посмотрел в окно. – Здесь смерть. Зачем бросили берег, где печатались, где вас жена уважала, так как у вас были деньги? Где вы писали то, что вы называете футуристическими стихами. Здесь вы не напишете ни одной строчки.

      – Но ваши стихи? – ответил Сентябрь.

      – Мои стихи, – неизвестный поэт задумался, – может быть, совсем не стихи. Может быть, они оттого так действуют. Для меня они иносказание, нуждающийся в интерпретации специальный материал.

      – Я не все понимаю, что вы говорите, – заходил Сентябрь по комнате. – Я кончил только четырехклассное городское училище, затем я сошел с ума. По выходе из больницы стал писать символистические стихи, ничего не зная о символизме. Когда затем мне случайно попались рассказы По, я был потрясен. Мне казалось, что это я написал эту книгу; я только недавно стал футуристом.

      Он остановился, приподнял край одеяла, вытащил из-под кровати деревянный ящик, открыл его, достал рукопись, прочел:

      Весь мир пошел дрожащими кругами,

      И в нем горел зеленоватый свет.

      Скалу, корабль, и девушку над морем

      Увидел я, из дома выходя.

      По Пряжке, медленно, за парой пара ходит,

      И рожи липкие. И липкие цветы.

      С моей души ресниц своих не сводят

      Высокие глаза твоей души.

      «Удивительную интеллигентность, – думал неизвестный поэт, пока Сентябрь читал, – вызывает душевное расстройство».

      Он посмотрел в глаза Сентябрю:

      «Жаль, что он не может овладеть своим безумием».

      – Я написал это стихотворение, – снова заходил Сентябрь по комнате, – еще до выхода из лечебницы. Я его тогда понимал, но теперь совсем не понимаю. Для меня это сейчас набор слов.

      Он нагнулся и вынул из ящика другие стихи. Выпрямился, снова стал читать.

      В общей ритмизированной болтовне изредка попадались нервные образы, но все в целом было слабо.

      Сентябрь это почувствовал, сел на корточки, сконфуженно принялся рыться в глубине сундука. Он вытащил книжечки своих стихов, напечатанные в Тегеране, но и в них не было ничего.

      – Чайник вскипел, – остановившись в дверях, обратилась к мужу жена, – Петр Петрович, пригласи гостя чай пить.

      – Сейчас, сейчас – и Сентябрь в глухой безнадежности скороговоркой стал читать свои недавние,