Потому что нельзя быть на свете красивой такой…. Федора Яшина

желанного на протяжении всей жизни; негодование и горечь за недоделанные дела; за посрамленное клеветой имя; за слезы и отчаяние матери, узнающей о моей бесславной гибели; и даже такая мелочь, что падая я вывихнул ногу и теперь она болела…

      …Мысли эти мелькали одна за другой, а падение все продолжалось и продолжалось…

      Потом, до меня вдруг дошло, что все это слишком долго продолжается. Как только, эта мысль осенила меня, я сначала удивился, а затем также молниеносно решил, что это мне только кажется и удар будет вот именно сейчас, когда я подумал, что его долго нет, и удар этот будет ужасно сильный и наверняка очень болезненный. Мышцы мои окаменели от напряжения в ожидании удара.

      Вот сейчас… Сейчас… Сейчас…

      Через некоторое время я подумал, что черт его знает, может все это будет настолько быстро, что я и не пойму, что мне больно. Но это лишь в том случае если там действительно суша. Если там все же вода, то возможна вполне мучительная смерть.

      Теперь мне вдруг впервые за время падения, стало по-настоящему страшно и даже жутко, не инстинктивно, как секунды назад, когда я сорвался в обрыв, а уже именно от полноценного осознания неотвратимости пришедшей смерти.

      «Вот какая она»…

      …но удара все не было, а полет продолжался и встречный ветер все так же хлестал мне в лицо…

      Я, наконец, открыл глаза. Вокруг по-прежнему было жутко темно и дна пропасти видно не было. Ветер сильно бил в лицо. Я изумился происходящему, и тут же спасительная мысль, что это наверно всего лишь сон, вызвала необычайное облегчение. Но ненадолго. Боль в вывихнутой ноге вернула меня в реальность. Во сне – боли нет.

      Рядом падал лейтенант. Чуть в стороне и вверху падали шматки земли, видимо отвалившиеся от обрыва во время нашего падения. Самого обрыва, точнее сказать, его стены, которой полагалось быть тут же рядом и мимо которой, мы и должны были сейчас падать в пропасть – не было.

      Темнота тоже была довольно странной. Я только теперь понял это. Это скорее даже была не темнота, а темный фон. На этом фоне я отчетливо, как при свете различал лейтенанта и куски дерна, летящие рядом с нами.

      Глаза у него зажмурены, лицо искаженно гримасой ожидания, чего-то неизбежного и крайне неприятного.

      Падение продолжалось…

      Наконец, лейтенант тоже открыл глаза. В этих глазах недвусмысленно прочиталось изумление и ужас. Так, глядя друг на друга и растерянно озираясь по сторонам, мы падали еще некоторое время. Потом лейтенант, наконец, крикнул:

      – Что происходит? Тут же всего метров 30 от силы! А мы падаем уже минуты три!

      Происходящее было настолько абсурдным, а лицо у него так сильно искажено эмоциями и встречным ветром, что я не смог не улыбнуться даже, несмотря на то жуткое положение, в котором мы оба оказались.

      Лейтенант тем временем задрал голову и посмотрел вверх – туда, откуда мы падали.

      – Э-ге-гей! Па-ца-ны…

      Ни