Адмирал Ушаков. Флотоводец и святой. Валерий Николаевич Ганичев

глядел на своего уходящего в дальние плавания собрата. Федор отмахнулся от каких-то видений и, уже обратившись к новичку, подтвердил:

      – Да, отдам всего себя морю! Сможешь сделать то же?

      – Ну неужто так можно? А жизнь-то как? Ведь семья будет, веселье всякое надо. А друзья? А наука? А хворь вдруг нападет?

      Федор неуступчиво покачал головой, черты лица его заострились, сделались четкими, как на высеченной из камня скульптуре.

      – Хочешь быть морским офицером – отдай все от себя. Не держи, не придерживай. Учись кажен час. Будь собран, как кулак. У тебя богатства великого нет, наверное. Море – твое богатство. А если бы и было у тебя другое богатство, вспомни про Великого Петра. Он ведь всего себя отдал России.

      Молодое лицо его раскраснелось еще больше, глаза расширились, глубокие морщины пересекли широкий и открытый лоб.

      – Смирна-а!

      Дробь барабана возвестила: Российский флот получил новое пополнение офицеров. В их числе был мичман Ушаков, получивший назначение на пинк «Наргин».

      Вокруг Скандинавии

      Волна мягко шлепнула в борт пинка «Наргин». Резко зазвучала, почти заскрипела боцманская дудка. Боком, выставляя плечо вперед, навстречу начинающему крепчать ветру выбегали морские служители. Некоторые сразу становились у свисающих фалов, другие бестолково бегали по палубе, не зная, куда пристроиться. Крепкие боцманские подзатыльники расставили всех по местам. Усатый матросский начальник покровительственно взглянул на мичмана Ушакова и подмигнул ему. Наверное, следовало обидеться, прикрикнуть за такое панибратство, но Федор, который должен был сегодня по распорядку осуществлять все экзерциции с парусами, не подал виду, что заметил снисходительность, и, прибавляя себе баса, крикнул: «Паруса ставить! Марсовые к вантам!»

      Несколько моряков стали карабкаться вверх, потом их босые ноги заскользили по нижнему канату. Подтянувшись одной рукой к рее, они свободной рукой отвязывали шкоты, те, падая, попадали в руки стоящих внизу, а парус, высвободившись, начинал тревожно волноваться от ветра. На грот-мачте матросы тоже приготовились растянуть полотнище. Боцман свистнул два раза и махнул рукой долговязому беспалому матросу: «Давай!» Долговязый схватил фал, потянул его и, не глядя, передал стоящему за ним. Со следующим рывком из-за его спины вырвалась песня:

      Собирайтеся, ребята,

      На крутую гору

      Ко цареву кабаку,

      К молодому челнаку,

      Зеленова вина пить.

      Барабаны стали бить.

      Десять матросов потянули фал и в такт подхватили:

      Зеленова вина пить.

      Барабаны стали бить.

      Долговязый неутомимо травил фал и высоким голосом выбрасывал за спину новые куски песни:

      Барабаны пробивали,

      Нас, молодцев, вызывали,

      Черны шляпы надевали,

      Черны шляпы сы перами,

      Называли киверами.

      И опять моряки продернули