Черный призрак. Анна Торн

плодородной, благословенной, снятся счастливые сны. Ей свежо от мокрой травы, тепло от мягкого дыхания солнца, сладко от чистых, спокойных вод Эвры, которые та несет на восток. Спят – пока еще – птицы. Спят готовые к уборке поля. Спит лес. Спят яблоневые сады Хуисмарка и вишневые сады монастыря карамелек. Спят карамельки.

      Но кое-кто бодрствует.

      Шух-шух, остаются следы на мокрой траве. Бум, прислоняется к монастырской стене лестница. Туп-туп-туп, и вот уже кое-кто на стене. Шлеп, разворачиваются порванные и снова связанные вместе простыни. Хоп-хоп-хоп – и кто-то быстрым шагом удаляется прочь, навстречу готовому проснуться солнцу.

      Роса тяжелила Лореттин подол, сердце веселил птичий гомон. Радостный туманный воздух наполнял Лореттины легкие, и она с наслаждением откинула капюшон, подставив лицо утренней свежести. Все дальше и дальше она уходила от карамелек, все ближе и ближе была ее новая жизнь.

      Позади послышался топот, и несколько мгновений спустя ее догнал запыхавшийся Ансельм.

      – Так и знал, что ты сбежишь.

      Лоретта сморщила носик.

      – Я же сказала, что не хочу оставаться с ними! Они меня до икоты довели. Такие зануды!

      – И что ты собираешься делать?

      – Искать родителей. Мне надо устраивать свою судьбу, – важно сказала Лоретта, и по тому, как она произнесла эту фразу, Ансельму стало ясно, что она ее где-то подслушала.

      – И где ты собираешься их искать? – спросил Ансельм.

      Лоретта пожала плечами.

      – Начну с Кривой мельницы, должно быть. Потрясу Мельничиху. Поспрашиваю в Колоброде.

      – Не трудись, – сказал Ансельм. – Я тут кое-что приготовил для тебя… На случай, если ты решишь не становиться монахиней. Помнишь, я ходил несколько раз с братом Ахавием в Колоброде? Я кое-что там узнал. Про твою семью.

      И Ансельм выложил Лоретте то, что ему стало известно из расспросов местных жителей.

      – Ансельмчик, – сказала Лоретта, – ты просто душечка! Ну, раз так, мне ясно, что делать.

      – Не боишься, что за тобой отрядят погоню?

      Лоретта пожала плечами.

      – Да зачем я им? Вчера мне Настоятельница весь вечер втирала, какое мне сделали одолжение.

      Ансельм оглядел ее.

      – И все равно. Хотя бы переоделась в их рясу. В одежде Дроздов сразу будешь привлекать внимание.

      Если бы у Лоретты была склонность к рефлексии и немного умения облекать свои мысли и чувства в слова, она могла бы ответить примерно следующее: «Это единственная одежда, которую я знаю. В ней я гуляла по яблоневым садам, лазила по конюшням, пряталась в кладовой и смотрела на летящий снег из окна библиотеки. Эту одежду носят люди, которые растили меня, как свою дочь. В этой одежде я была счастлива. А сейчас я не знаю, что меня ждет, и ряса Дроздов, единственное, что мне осталось от прошедших лет, придает мне уверенности. Я не хочу с ней расставаться».

      Но поскольку ни склонности к рефлексии,