Все мои дороги ведут к тебе. Ольга Шипунова

Кадашева, откидываясь на спинку стула.

      – В самом деле? Вы уверены в этом? Возьмем вас. Давеча, позапрошлой зимой, Павел Иванович, вы мне рассказывали, как семья ваша, крестьянская, лямку тянула изо всех сил, чтобы выжить. Как вы с малолетства на баржах да пирсах спину надрывали, чтобы матери с отцом помочь. Так кто же вас в такие условия загнал? Родина? Нет, государева власть! Она же, слава богу, даровала вам свободу. Да только потом ей же показалось, что слишком много дала, надо бы часть забрать обратно, например, волостные сходы и право принимать в учебные заведения детей крестьян. Что, не так? Власть – это люди, обычно мало обеспокоенные судьбой Родины, чаще их волнует только карьера и личные перспективы. К несчастью, их становится все больше и больше.

      Кадашев поежился, очевидно, испытывая неловкость за напоминание о его прежнем статусе, а еще с досадой почувствовал, что разговор еще дальше ушел от вопроса сделки. И начав заметно нервничать, он потер мясистый нос, откидываясь на спинку кресла, и как бы невзначай произнес:

      – Ну, знаете, власть есть везде…Разве что в глухом лесу от нее можно скрыться.

      – В точку! – и Шацкий неожиданно рассмеялся, покачивая ногой. – Я предпочитаю свободомыслие и чистую совесть, поэтому для меня один путь – обратно в Сибирь, где государевых людей в разы меньше, а свободу ощущаешь всей грудью, – он насмешливо взглянул на Кадашева, который с этими словами удивленно приподнял брови и чуть подался вперед, слегка склонив голову. А Никита улыбнулся ему, продолжая: – Знаете, там свой порядок, естественный и нерушимый. Горы-махины, чистейший воздух, который хочется глотать, глотать, грудью вдыхать, ощущая сладковатый хвойный привкус. А какая там тишина!…Живая, поющая тишина леса, когда кроны шепчут где-то очень-очень высоко, что и глазу не видно, а стволы качаются и слегка потрескивают, словно говорят с тобой. Там даже мыслишь иначе, масштабнее, что ли. Конечно, там гнус полчищами, лезет во все щели, в глаза, нос, уши, – спасу нет. Но, мое убеждение, именно это и спасает этот край от нас, людей. И от государевых рук тоже.

      – В вашем голосе слышна ностальгия, – заметил Кадашев, искренне не понимая, как комфорт и роскошь местных бань и ресторанов можно променять на дикие леса тайги. Он-то за свою жизнь нахлебался этого, увольте! – Не уж, правда, хотите вернуться?

      – Не то слово, Павел Иванович! Если все сложится, я останусь там навсегда, – Никита снова рассмеялся, как бы заканчивая разговор, и вдруг заговорил уже иным голосом на иную тему: – Ну, расскажите же о своей семье! Все-таки я такой крюк сделал, приехал в ваши земли. Интересно, чем же вы тут живете, Павел Иванович?

      Кадашев готов был поклясться, что живое участие видел в его глазах. С чего бы, интересно, этого молодого, весьма энергичного господина могла интересовать его семья? Кадашеву чертовски хотелось обсудить дело, хотя и беседы о семье доставляли определенное удовольствие. А потому, не желая выказывать излишнего интереса, не переставая наблюдать за собеседником, Павел Иванович, расположившись удобнее в кресле, сказал:

      – У