спустился с проклятого дерева на счастливую потеху этой несчастной противной птице что, видя мои мучения, стала нагло и противно хихикать надо мной. Лапы мои дрожали, все внутренности напоминали собой какое-то желе, которое колыхалось во мне, подгоняя моё сердце сначала в горло мешая дышать, затем упускалось в лапы и позорно бежало в кончик хвоста. Но я не должен был и не мог показать как всё- таки страшно мне было и поэтому пришлось собрать себя всеми возможными силами. Оказавшись на земле и задрав голову, наверх там, откуда раздавался птичий смех, а это была почти как крыша нашего замка на верхних ветках в густой листве. Я клятвенно себе пообещал, что если не с первого, то со второго или третьего раза так обязательно заберусь на это чёртово дерево, и достану эту наглую птицу, что смеет смеяться надо мной, и тогда я ей покажу что я за кот. Ух, я тогда устрою, будет летать пух и перья. Произнеся всё это, про себя как если бы я давал клятву я, со спокойной совестью сильно уставший пошёл вздремнуть в наше логово, тем более матушки пока ещё не было. А значит, наказывать меня никто не собирался, ведь я сейчас просто падал от усталости. Если уж признаваться, то это дерево наглая птица чертовски меня измотали. Видя отчасти довольные моим промахом лица братьев и сестёр, я всё же гордо задрал нос и прищурил глаза, тем самым говоря, что если они попытаются мне что-то сказать, то придётся забыть главное наставление матушки, говорившее о том, что мы должны прощать друг друга, поскольку семья и никогда не драться до крови, поскольку семья. Но, увы, и тут было большое разочарование, если сёстры были совсем равнодушны к моим проделкам, то братья пускались в насмешки и всячески старались мне насолить. Так случилось и в этот раз, проходя мимо них, я услышал не допустимое для себя:
– ну что струсил?
Тут же моя шерсть встала дыбом, глаза опасно сузились, а когти стали самовольно выпускаться из лап, готовясь вцепиться в моих обидчиков. Подобного оскорбления снести я не мог. Мы катались клубком, шипя и царапаясь, повсюду вверх поднималась шерсть, которую мы выдирали друг другу. И тут мы были остановлены и расцеплены в разные стороны, поскольку пришла матушка, которая тут же прекратила потасовку. Мы сидели на улице мокрые, грязные взъерошенные как те ощипанные воробьи с выдранными клоками шерсти, и с горящими глазами которые метали молнии. Несмотря на то, что нас разняли мы по – прежнему продолжали держать наготове лапы с высунутыми когтями с тем, чтобы в любой момент можно было атаковать противника. Никто не хотел уступать друг другу и проигрывать эту маленькую войну, которая давно уже перестала быть шуткой и грозила перерасти в нечто более страшное и пугающее. Видя нашу боевую готовность, матушка решила всё же нарушить свое правило и наказать нас всех, а не только зачинщика, то есть меня, который всё порывался, не смотря на её суровый взгляд пойти и продолжить драться с братьями. В этом порыве она была непреклонна зная мой нрав и как
