Самая страшная книга. Беспредел. Виктор Точинов

почему-то страшно клонило в сон.

      Его разбудил стук двери. И голос:

      – Что, блядь, мудак, довыебывался? Я тебе, сученышу, сколько раз говорил – сиди, блядь, и не отсвечивай.

      – Он первый начал! – послышался виноватый голос Гаврилы.

      – Хуервый! Говнюк мелкий. Пидор.

      Послышался звук затрещины. Гаврила всхлипнул.

      – Пасть закрой! Не пацан, что ли, ныть будет тут?!

      – Выпустите! – крикнул Миша.

      – Па… – севшим голосом сказал Гаврила. – Кто это?

      – Твое домашнее задание, блядь! – гаркнул Соколов-старший. – Ща ты у меня его отработаешь по красоте, сученок.

      По двери, за которой сжался Миша, ударил кулак.

      – Заткни рот, говнюк, а то к папаше отправишься!

      – Па… Это… Погостин? – тихо и испуганно произнес Гаврила.

      – Хуестин. Довыябывался, сука? Папку еще подставил.

      – Как он здесь…

      – Каком кверху, завались! – Еще одна затрещина. – Сука, говорил не отсвечивать, дебил! Хуле ты лезешь ко всем?!

      Миша дрожал на ступеньке. Темнота в подвале пугала его меньше голосов снаружи.

      – Пиздуй на кухню! Жри. И пасть не разевай, мне побалакать надо.

      Послышались шаги, осторожные, детские. Гаврила остановился у двери.

      – Сука, бегом! – рявкнул гнилозубый. А затем голос его изменился. Стал вкрадчивым, спокойным: – Здравствуйте! Светлана Ивановна? Это папа Соколова…

      – Мама! – завизжал испуганный Миша, но входная дверь захлопнулась, оборвав его вопль. – Мамочка!

      Светлана Ивановна – это мама! Он звонил маме! И если кричать громко – она услышит. Миша забарабанил по двери, вопя так, что заболело в груди. Он бился о металл, как птица о стекло, бросаясь на него всем телом.

      Потом упал, тяжело дыша. Зачем он звонит маме?!

      – Ты что тут делаешь, Погостин? – тихо спросил оказавшийся за железной преградой Гаврила.

      – Гаврила, открой, пожалуйста. Открой! Я тебе всех скрепышей отдам! У меня много! Дома еще есть. Открой, Гаврила! Он звонит маме!

      Тот не ответил. Стоял за дверью молча.

      – Гаврила?!

      Торопливые шаги растворились в доме. И входная дверь снова открылась. Мимо протопал Соколов-старший. Ушел куда-то в дом. Оттуда послышался разговор на повышенных тонах. Затем вскрикнул Гаврила.

      Тьма вновь пошевелилась. От воздуха подвала кружилась голова. Резкие запахи разъедали горло.

      Миша вдруг понял, что по-прежнему сжимает в левой руке скрепышей. Разжал ладонь, бросая их во тьму. Подумал о папе, о том, что он обещал взять Мишу на рыбалку на выходных. Что не будет больше выходных. И папы не будет.

      Вой вырвался из груди. Звериный, тягучий. Миша обрушился на дверь, барабаня кулаками.

      – Ненавижу! Ненавижу! – орал он. – Ненавижу!

      Быстрые шаги из глубины дома добрались до входа в подвал. Лязгнул засов. На пороге показался взбешенный Соколов-старший. Вверх взметнулась рука, и от удара по голове у Миши потемнело в глазах. Осев, он потерял равновесие и