И пусть трепещут все мои враги. Лора Брайд

гадалкой, ну и выучил бы ее на лекарку, чтобы мужа и детей лечила. Так нет, захотел из нее первую бабу-гасителя для показухи сделать. У мафаров же есть такие, да и у ведьмаков тоже. Чем мы хуже? – со злостью съязвил Мак Гонегелл. Однако, из дальнейшего изложения событий Келли понял, что тот злился на самого себя.

      – Ну, в общем, мы все так рассуждали, а за нами и ученики, – Билл глубоко затянулся и снова надолго замолчал, а затем с таким же глубоким вздохом продолжил: – И устроили девке такой прессинг, что взрослый парень и дня бы не выдержал. А эта на все издёвки только хлопает ресницами и улыбается. Ну, вылитая тебе Барби! Мне даже хотелось треснуть ее, чтобы перестала улыбаться. Так она вела себя первые два дня, пока мы долбились с теорией. Сам знаешь, что преподаватели из нас аховые, мы люди простые, говорить красиво и долго не привыкли.

      Мак Гонегелл не преувеличивал, что не привык красиво говорить. Бэрр уже утомился слушать бесконечные «ну» и «в общем». За полчаса беседы он толком ничего не узнал. Но, что поделать, надо же услышать все из первых уст.

      – Короче, цирк начался на третий день, – наконец-то разродился Мак Гонегелл, и дальше повествование стало намного живей и интересней.

      – Ты же помнишь, что сначала три дня идет теория, а потом уже тренировки. Так вот, на третий день Коултер от души оторвался на Барби. Он приказал ей показать конспект его двухдневных лекций. У Коултера среди нас лучше всех подвешен язык, вот мы и обязали его читать ученикам лекции о поведении в лесу. Не знаю, кто и когда составил всю эту белиберду, но, когда я пришел сюда, потрепанная синяя тетрадка уже была. Честно говоря, я ее толком даже не читал, так пролистал немного. Какая-то хрень ни о чем, но, если так заведено, значит надо. Вот Коултер и ставит из себя препода – два дня долдонит все по тетрадке, а потом по ней же принимает экзамен. Ну, так вот, все что-то пишут, стараются, а наша красотка поставила ручки на стол, подперла ими личико и просидела так два дня, пялясь на Коултера. Типа, плети, что хочешь, мне все по барабану. Коултер специально два дня молчал, а на третий позвал меня и еще двоих наших, типа, экзамен принимать, и вызверился на Барби: «Где твой конспект, куколка? Неси его нам на проверку».

      Девчушка подошла к нашему столу и протянула розовую тетрадочку. После того, как ее прозвали Барби, у нее все стало розовым – ручка, тетрадка, кофточка и даже ленточка в волосах.

      Так вот, Коултер тетрадку открыл, а в ней ни словечка, ни буковки, ни закорючки. Он даже подпрыгнул от радости: «Как же ты будешь экзамен сдавать, красавица, если даже ума не хватило готовое записать?»

      Барби губки надула и захлопала ресничками: «Я не знала, мистер Коултер, что надо записать – в лесу солнце восходит на востоке, а заходит на западе. Я считала, что оно везде так восходит, сэр, а не только в лесу. Хотя, пожалуй, что север находится напротив юга, мне следовало бы записать».

      Она старательно сморщила лобик и похлопала по нему