Здесь водятся комары!. Руслан Ходяков

где услышанная фраза).

      – Врачи говорят – чего-то там с сердцем… Врождённый порок, понимаешь, – голос Витьки стал еще более виноватым, – вчера вечером забрали. Прямо из дома. Дверь была открыта. Соседка зашла, а она там… Уже мертвая. Я только приехал – мне Таська и рассказывает. Я сразу – тебе… Правильно, а? – Правильно … – пробормотал я, продолжая глядеть на лужицу йода.

      – Правильно, – А перед глазами плыла ее уютная полутемная комната, огромная кровать, всегда застланная белоснежным чистым бельем, в которой мы… О, Господи! – Сережа, ты живой, а? – мялся Витька на другом конце провода. Сквозь шум доносились отдаленные всхлипы. Наверное, плакала Тася.

      – Ну, что, Сережа?! – в дверях ванной появилась Марина, уже успевшая снять перчатки, держа на руках довольно улыбающегося Пашку, измазанного собственной кровью, тычущего мне под нос порезанный палец:

      – Папа, боляка. Вава!

      – Витя, я потом тебе позвоню, – сказал я в трубку и дал отбой.

      – Сережа, что случилось? У тебя такие глаза … – спросила Марина, пересаживая Пашку на одну руку, другой вытаскивая у меня из вспотевшего кулака упаковку бинта.

      – Йод разбил…

      – Какие у меня глаза? – ни с того ни с сего рявкнул я на нее и прошел из ванны на кухню, продолжая сжимать телефонную трубку. Пашка широко раскрыл глаза и удивленно посмотрел на меня. Он редко видел меня злым и лишь иногда рассерженным. Входя на кухню, я услышал, как он спрашивает мать:

      – Мама, папа злой, да? Папа злой? – Да, папа сердится, у него неприятности… Не трогай его, – нервозно проговорила Марина, пустила в раковину теплую воду и принимаясь отмывать от крови Пашкины пухлые ручки.

      Я вошел в кухню, поставил трубку телефона на стол, достал из шкафа непочатую пачку «Кэмела» и как чеку с гранаты резко со рвал с нее обертку. Достал сигарету. Делая глубокие продолжительные затяжки, прикурил от газовой плиты на которой стояла кастрюля с каким-то Маринкиным варевом, рухнул на табуретку и только тут заметил, что серая пластмасса радиотелефона измазана Пашкиной кровью. На сером кровь казалась темной, бордовой. Я сидел, курил сигарету за сигаретой, глядя на заляпанную трубку телефона. В дверь кухни изредка с опаской заглядывала Марина, но, не решаясь ничего спросить, уходила. Я курил. Тяжело набирая полную грудь дыма, чувствуя, как он режет мне гортань, бронхи, заполняя каждый уголок легких. Мыслей не было, и они были. Они метались, сталкиваясь и разлетались в стороны. Словно кто-то играл в пустоте на бильярде, мягкими, тряпичными шарами. Как? Почему? Временами хотелось встать, куда-то бежать, с кем-то говорить, кого-то умалять, что-то доказывать, о чем-то просить. О чем? О том, чтоб ее оживили? Глупость. Все равно, вдруг что-то еще можно сделать! Вдруг она просто притворилась! Помнишь, Беркутов, как после любви, раскинув руки, закрыв глаза и не дыша. Э-э-э, парень, сдай свою голову на трепанацию умелому хирургу. Глядишь, он выкроит тебе хотя бы одну извилину. – Черт! – я засунул указательный палец в рот, чтобы унять