Призрачный театр. Мэт Осман

перышки птармиганов, белых куропаток. Белые с черной волной по краю. Она знала, что другие мастера предпочли бы перышки тропических птиц: лазурные с шеи пчелоедов или алые – краснолобых щурок. Но Шэй полагала, что такая яркость унижает и соколов, и их добычу. Идеальны только белый, серый и черный: оттенки жизни и смерти.

      Соколиха, переместившись боком на край насеста, нацелила взгляд на Шэй. Шэй мгновенно опустила глаза. Всего можно добиться без единого мига соприкосновения взглядами. Никогда, даже мельком, она не смотрела в эти влажно поблескивающие темные глаза. Шэй понимала, что значит ответить взглядом такой птице, как Девана. Такой взгляд мог быть одновременно угрозой, посулом и вызовом. И взгляд птицы тоже мог означать опасность. Когда сокол видит взгляд добычи, это конец дела, а не начало. Ожесточенная геометрия хищной птицы, скорость пикирования и определение силы ветра, поворота и падения, вытягивание крыльев и хвоста в одну страшную убийственную стрелу, за чем следует точнейший, неизбежный удар по шее или спине, – все это решается в тот момент, когда соколиные глаза встретились с вашими.

      – Как поживаешь? – спросила она. – Выглядишь хорошо. Острые глаза, клюв и когти, как сказал бы отец. Ты ведь помнишь меня, верно? Может, не голос, но мой образ, – она пыталась воссоздать впечатляющую мягкость говора своего отца.

      Она действовала так же, как ее мать, и говорила с птицей, стоя там, где стоял ее отец. Просунув в клетку руку в перчатке, она попыталась соблазнить Девану куском свежего кролика, пойманного этим утром на болоте. Птица выказала явное презрение; она отвернулась и уставилась в небо над городом.

      – О, да у нас тут разыгралась фантазия. Мы слишком хороши для крольчатины? Наверное, госпожа, надо было принести вам лебедя.

      Девана, словно поняв сказанное, вновь глянула на Шэй, и девушка мгновенно, как смущенная невеста, опустила взгляд долу.

      Сколько же дней и ночей она провела здесь, наверху? Она встретила на этой крыше Девану в тот день, когда ее принесли. В один из тех жутко ветреных, обесцвеченных дней после смерти Авы. Птенец тогда сердито пищал, открывая рот, вырванный из своего арктического дома, по-детски хрупкий и по-волчьи злобный.

      «Ты объезжаешь лошадь, – говорил ей отец, – но сокола воспитываешь». На этой крыше Шэй и Девана вместе изучали трюки и приемы соколиного мастерства: опутенки и приманки, раскручивающиеся спирали шнура. Но приемы лишь начало пути. Основная часть тренировок заключалась в продолжительности занятий и терпении, а в те трагические дни Шэй с избытком хватало и того, и другого. Они устало сознавали беспомощность друг друга, не достигая особых успехов, а просто находясь рядом. Вместе дремали, прятались от дождя и даже ели вместе. Кроликов и молочных поросят, омаров и мышей. «Кусочек мне, кусочек тебе». Тянулись долгие недели успехов и неудач, близости и приступов гнева. С насеста на плечо. На руку в перчатке. Но вот однажды весенним утром Девана взяла кусочек приготовленного кролика