Вампи. Королева сердец. Дарлянка

Я их обожаю, восхищаюсь и боготворю. Моя заветная мечта стать вампиром, как бы это глупо и по-детски не звучало я ранее сказала, что ненавижу людей, отчего мне плевать кто и что из вас думает на этот счет.

      А началось это все…да, пожалуй, с самого моего рождения.

      В недалеком 2006 году родилась еще милая и светлая девочка. С первым вздохом она закричала и это уже не понравилось ее отцу.

      –Чего это этот зародыш так орет?! Пусть заглохнет! А то по ушам режет! – как хорошо, что я тогда не понимала человеческой речи и не знала смысла слов. Лишь спустя несколько лет до меня это донесла его мама, а-ля моя бабушка что любила измываться надо мной и моей матерью.

      Я открыла глаза и хоть осознаннее моей дерьмовой ситуации пришло ко мне чуть позже, но скажу себе маленькой из будущего – лучше бы уж не рождалась. Глаза мои были красивого василькового оттенка и переполнялись жизнью. Родителями же оказались те, кого родителями даже назвать нельзя. Матерью стала молодая девушка лет 20 с куцыми русыми волосами и вечно болезненно нервным выражением лица, а вместо материнской любви был диагноз шизофрении. Отец же был 40-летним алкашом и мудачьем каких еще поискать.

      Моя первая ненависть – ненависть к людям появилась с хрупким и беззащитным осознанием кто я и что за мрази меня окружают. Мне было около 5-6 лет, моя жизнь состояла из вечных пьянок отца, его побоев, как меня, так и матери, безосновательных матерных криков и ругани, психически больного воспитания шизанутой мамы и издевательств со стороны единственной бабушки по отцовской линии. С самого рождения я не видела счастья или радости жизни, не видела положительного в людях, ведь вокруг меня были лишь ужасные их подобия, которые вместо родительской заботы и любви дарили лишь страх, горе и ядовитую, жгучую ненависть. Первым чему я научилась в свои маленькие детские годы это ненавидеть, как ненавидели меня.

      Я ненавидела всем своим существом и отца, и его дрянь бабку и мать. А из-за того, что меня редко выпускали на улицу из старой двушки и в садик я не ходила, то сравнить было не с чем. Конечно, понимание того, что где-то да остались еще светлые и добрые люди мимолетно мелькает среди кучи гнилой ненависти, но увы, гнили больше и она с начала моих деньков закрепилась и приелась. Это надо было в детстве спасать, сейчас поздно.

      Вторая ненависть к своему имени врезалась в мое сознание чуть позже. Да, вместе с людьми меня накрывало чувство мерзости и к своему имени. Быть может, потому что оно было слишком простым и распространённым или возможно из-за того, что мне дали его все те же ненавистные родители. А может из-за того, что его произносила лишь мать, когда заходилась приступом и пыталась меня убить. Противно было не от «Полина» или «Поля», тошнило от ласковой формы.

      Первое свое «Полечка» она произнесла, когда сидела на полу после избиения отца и зашивала его носки красными нитками. В детской наивности я подошла к ней шатаясь от таких же тумаков. Она аккуратно, с каким-то фанатичным трепетом взяла мою руку и стала гладить бело-синеватую кожу.

      –Полечка…твоя кожа…прям как моя…Полечка…Полечку нужно исправить…перекрыть эту бледность, изменить! – лицо искривилось в кривой дерганной улыбке с разбитой кровоточащей губой.

      Инстинкт самосохранения не успел среагировать на ее первую основательную выходку, на первое ласковое имя. Она резко вонзила иголку с красной нитью мне в руку.

      –Розы! Вышьем розы на коже, и никто ничего не скажет! Розы перекроют бледность! – завопила она, прыская слюной и истеричным смехом.

      Я закричала от боли и кинулась от нее. Она безумным зверем погналась за мной. На глаза попался шкаф, дверцы которого открывались внутрь. Не сильно соображая, я быстро нырнула туда и прислонилась спиной к дверям, не давая ей доступа. Она глухим стуком врезалась в него и словно в агонии стала биться и царапать его, все крича и крича мое имя. И лишь спустя три часа приступ закончился -она мотнула головой и как ни в чем не бывая пошла варить суп.

      И далее этих «Полечка» было много. Самые страшные и болезненные «Полечки» врезались в память отдельными произношениями и фрагментами.

      «Полечка» с напускным добрым голосом и тарелкой ароматного печенья превратились в изрезанную полость рта – эта тварь начинила тесто иголками и битым стеклом и скормила мне.

      «Полечка» быстрое и громкое на красном светофоре оказалось сотрясением мозга и сломанной ногой, когда она толкнула под машину.

      «Полечка» легкое шептание и убаюкивание накрыло вместе с подушкой, когда мать укладывала на ночь и вместо колыбельной решила меня задушить. У нее не вышло, я рефлекторно пнула ее в живот, и она с припадком бросилась в тот шкаф, но оставила дверцы открытыми.

      «Полечка, Полечка, Полечка» быстро повторяющееся как мантра доносилось шипение из того шкафа всю ночь в ожидании, когда я засну чтобы попытать удачу вновь. У нее и тут ничего не вышло.

      «Полечка» издевательски певчее въелось в меня вместе с бутыльком кислоты, что вылился мне на шею и оставил сначала ожог третьей степени, а после и ужасный шрам.

      Помню и последнее ее «Полечка». Оно было мертвым.

      Тогда мне