Путь вперёд. Орфей

p>

      Я не догадываюсь, а знаю. Два шрама от грубых шин в податливой земле, они бегут оттуда, где навеки застыли взрывы гранат, где золотые лучи больше не осветят цветочную поляну, ведь цветы выкорчеваны, стоптанны, отравлены кровью. Они держат свой путь с фронта.

      Ветер пригоняет с собой сумерки; я подрагиваю от холода, возвратившего меня из глубоких раздумий, и обвожу взглядом поле. Всё увереннее оседает вечерний туман.

      – Принц, ко мне! – зову я.

      Его тёмная шерсть не контрастирует с землёй, а тихая поступь делает его вовсе незаметным, словно привидение. Он отрывает нос от колеи, оставленной недавно проехавшей машиной, и, поравнявшись со мной, семенит рядом.

      Тревожное чувство давит на сердце; приходится постоянно оглядываться, прислушиваться и проклинать туман, застилающий весь обзор. Напряжённые мышцы каждую секунду ожидают разрыва снаряда, выстрела, начала атаки, тело готово распластаться, бросить себя в укрытие, слиться с почвой и найти в ней приют; возможно, последний. Мои нервы и впрямь накалились. Зачем я сюда пришёл? С другой стороны, ничего мне не кажется новым или удивительным, я чувствую то, что уже давно проживал годами; быть может, боясь себе в этом признаться, я ощущаю себя здесь как дома?

      Нет, ну что за чушь! Дома никто не страшится заградительного огня или, к примеру, газовой атаки.

      Всё же меня неустанно тянуло в поле. Не из-за любви к природе, хотя она имела на меня положительное влияние, но не оно меня влекло. Я и сам не знаю, что меня приводит сюда из раза в раз. Годы, оставленные в таких, однако же переворошенных, полях? Товарищи, глубоко зарытые в них? Та прошлая жизнь, которая вовсе не жизнь, а хрупкая надежда на отсрочку от смерти? Неужели она не отпустила нас, выживших, после объявления мира? Неужели мы навеки останемся её частью, плоть от её плоти, воплощение окопов и дышашей смерти?

      Взгляд мой опускается на Принца. Его чуткие уши насторожены, он идёт, несколько прижавшись к земле. Солдат однажды – солдат всегда; из него тоже теперь во век не выбить войну. Она вгрызлась в нас, как упрямый клещ.

      Дорога становится ровнее, сквозь туман видно очертания скромных домиков; мы приближаемся к деревне. Её унылый вид мне милее вида пыльного города. Годами сидя в окопах, я мысленно возвращался в свою квартиру, мечтал снова вернуться к книгам, занятиям, снова учить и учиться. Но грёзы осели в траншеях, утрамбовались в воронках. Приехав домой, я уж не хотел ничего: собрал вещи и отправился в деревню, где прошла счастливая часть моей жизни – детство. Надеялся ли я, что беззаботное прошлое осветит будущее?

      Нас ждет одинокий деревянный дом с тёмными окнами, будто с угасшими от горя глазами.

      Рядом с ним мелькают два силуэта. Гостей я не приглашал, поэтому настораживаюсь. Скорее всего, голодные горожане опять решили устроить вылазку в деревни, чтобы раздобыть продовольствия.

      Пора прикрывать лавочку, нам самим бы эту зиму протянуть.

      – Здорóво, хозяин! – машет рукой первый, спиной заслоняя второго, который проверяет дверь на прочность.

      Принц без рычаний или прочих угрожающих звуков садится между незванными гостями, переводя с одного на другого внимательный взгляд.

      – Поделись жратвой с солдатами, – приказным тоном басит тот, что стоит у двери.

      – Жрать нечего, – сурово бросаю я и иду ко входу.

      – Постой, хозяин! Сарай у тебя тогда для чего, а? Или ты там свои книги маринуешь?

      – Вы уже освоились тут, как я посмотрю, – замечаю я с раздражением. – Шастаете, точно у себя дома, и знаете где да что лежит. Какая тебе разница, что там?

      – Какая разница? – напустив удивление, протягивает гость.

      – Голод не тётка, – прибавляет его дружок.

      – Сам знаю, – отвечаю я. – Или вам думается, что моё лицо символ сытости? Ошибаетесь. Уже приходили сотни таких, как вы, – мне нечего больше отдать. Уходите.

      Тот, что ближе ко мне, хватает моё плечо. Терпение Принца кончается: он вгрызается в руку незнакомца и валит его с ног. Его товарищ бросается на меня, и я с разворота прописываю ему в челюсть. Сплюнув зуб и даже не моргнув, он снова идёт в бой; первый, с трудом поднявшись, но всё ещё терзаемый псом, ставит мне подножку, когда второй из всех сил бьет меня в нос.

      – Чёртова псина! – орёт незванный гость, и крик его придаёт мне уверенности.

      Подпускаю моего противника поближе, заношу кулак у его головы, и, когда он пригибается, я хватаю его за затылок и с колена въезжаю ему в лицо. Другой, хватает меня за предплечье и отшвыривает к стене. К счастью, Принцу опять удаётся его повалить, однако на сей раз он настроен более чем серьёзно – он принялся душить с присущим ему спокойствием; опрокинув оппонента на живот, лицом в жидкую грязь, он лежит мёртвым грузом на его спине и не в шутку кусает, если тот желает подняться. Мой же противник, весь перепачканный кровью, которую он изредка сплевывал, не думает сдаваться, пока не слышит неразборчивое бульканье своего друга. Тогда он забывает обо мне и спешит стащить пса с его спины, но Принц огрызается, не позволяя притронуться к себе.

      – Хватит,