Спартак. Рафаэлло Джованьоли

Я посвящаю, – воскликнула торжественно Эвтибида, – их проклятые головы богам ада!

      И она сделала движение, чтобы уйти, но остановилась и, обращаясь к Метробию, добавила:

      – Переоденься, потом пойди закуси в триклинии и жди меня там.

      «Не хотел бы я впутаться в какое-нибудь скверное дело, – думал старый комедиант, идя в комнату для гостей, чтобы переменить мокрую одежду. – От нее можно ожидать всего… Даже страшно стало, до чего она озлилась».

      Но, переодевшись и пройдя в триклиний, где его ожидал роскошный обед, среди паров кушаний и фалернского вина, достойный муж постарался забыть о злополучном путешествии и о предчувствии какого-то тяжелого и очень близкого несчастья.

      Не успел он насытиться и наполовину, как Эвтибида с бледным лицом, но спокойная вошла в триклиний, держа в руке сверток папируса, то есть бумаги лучшего качества. Он был завернут в разрисованную снаружи суриком и обвязанную льняным шнурком пергаментную пленку, края которой были склеены воском, с печатью кольца Эвтибиды, изображающим Венеру, выходящую из морской пены.

      Метробий, несколько смущенный этим появлением, спросил:

      – Да… прекраснейшая Эвтибида… я желал бы… я хотел бы… Кому адресовано это письмо?

      – Ты еще спрашиваешь?.. Луцию Корнелию Сулле.

      – Ах, клянусь маской бога Мома – не будем спешить, мое дитя…

      – Не будем спешить?.. А при чем здесь ты?..

      – Да поможет мне великий всеблагий Юпитер!.. А если Сулле, скажем, не понравится, что вмешиваются в его дела?.. Если вместо того, чтобы обидеться за свою супругу, он обидится на доносчиков?.. И если – что еще хуже, но вероятнее всего – он решит обидеться на всех?..

      – А что мне до этого?..

      – Но… то есть… вот… потише относительно меня… моя девочка… если для тебя ничего не значит гнев Суллы… он очень важен для меня…

      – Да кто о тебе думает?

      – Я, я, Эвтибида прекрасная, любезная людям и богам, – сказал с жаром Метробий. – Я очень крепко люблю себя!

      – Но я не упомянула твоего имени… и во всем, что может произойти, ты будешь совершенно в стороне.

      – Понимаю… очень хорошо… но видишь, моя девочка, я задушевный друг Суллы уже тридцать лет.

      – О, я знаю это… даже более задушевный, чем это нужно для твоей доброй славы…

      – Это не важно… я знаю этого зверя… то есть человека… и при всей дружбе, которая меня связывает с ним столько лет, я знаю, что он вполне способен свернуть мне голову… как курице… Я уверен, что он прикажет почтить меня самыми пышными похоронами и битвой пятидесяти гладиаторов вокруг моего костра. Однако, к несчастью для меня, я уже не буду в состоянии наслаждаться всеми этими зрелищами…

      – Не бойся, не бойся, – сказала Эвтибида, – с тобой не случится никакого несчастья.

      – Все в руках богов, которых я всегда почитал.

      – А пока почти Вакха и выпей во славу его этого пятидесятилетнего фалернского, которое я сама для тебя смешаю.

      И она налила вино из кувшина в чашу комедианта.

      В эту минуту вошел в триклиний раб в дорожном костюме.

      – Помни