Журнал «Юность» №06/2024. Литературно-художественный журнал

трубку к разрезу. Руки двигались быстро, но он вдруг остановился, замер. Глотнул воздух со всей силы, почти всосав ртом повязку…

      В области привратника[2] было какое-то уплотнение. Митя приподнял желудок – и увидел маленькую дырочку, размером с мелкую бусину, из которой тонкой ниткой сочилась кровь. Так, вероятно, работница, штопая бумазейную блузу, замечает, что дешевая ткань расползается над заплатой в новом месте.

      Для Чеснокова ситуация была наихудшая. Язва, изъевшая желудок, да еще по дурости сожженный пищевод не оставляли никаких шансов. Какой теперь смысл в этой гастростомии, если время жизни для него – всего лишь несколько дней? Возможно, в беднягу даже не успеют влить питательный раствор через эту чертову трубку, конец которой Митя держал в руке. Он закрепил ее еще одним зажимом и осторожно прощупал стенку, сожалея, что резина перчатки толстовата. Картина была теперь кристально ясна.

      Цецилия тихо спросила:

      – Что случилось?

      – У него прободная язва, – шепотом ответил Митя.

      – Ну и что?

      – Если не ушить язву, он умрет.

      – Вы здесь для гастростомии. Вот и делайте ее. – Цецилия полоснула по Мите гранитно-серыми глазами. – Заканчивайте шов. У вас десять минут. Еще одну дозу эфира он может не вынести.

      – Пульс! – чуть громче, чем следовало бы, сказал Митя, и в первых рядах зала тут же зашептались. Цецилия померила пульс пациента: тот был высокий, кожа влажная, и, как показалось Мите, из гортани вылетал какой-то хрип. Времени и правда было в обрез.

      – Что-то происходит, что мы не знаем? – спросил один из врачей.

      – Профессор во время операции комментариев не дает, – громко сообщила Цецилия и, повернувшись к Мите, шепнула: – Штопайте его скорее.

      – Он не выживет, если я сейчас не закрою язву.

      – Если надо будет, ему сделают вторую операцию!

      – Плохая переносимость эфира. И общее тяжелое состояние…

      – Господин Солодов, делайте то, о чем уговорено и за что вам заплатили!

      Митя вытер рукавом пот, взглянул на зал. Публика сидела в полнейшей тишине. Митя представил, как – наверняка – прильнул к дверной щели Крупцев.

      – Я буду ушивать язву.

      – Вы не можете!..

      – Могу! – почти выкрикнул он.

      Зал вздрогнул, зашевелился. Митя закончил шов у трубки и поставил зажимы у краев язвы. Оставалось выудить из памяти, что было сказано об этом в учебниках. Но Митя не мог вспомнить, как ни старался. Он действовал интуитивно, и будто кто подсказывал ему, что делать в следующую секунду. Кто-то сверху, кто благоволил ему и не желал промаха.

      Мысли, что он «вытаскивает» Чеснокова – того самого Чеснокова, которого он тысячу раз «убивал» в голове! – куда-то ушли, осталась лишь чистая магия хирургии. Сейчас этот Чесноков стал главным в Митиной жизни, и все, чего он, Митя, хотел – чтобы не дрогнула рука, чтобы все было сделано верно и чтобы этот чертов поэт выжил. Выжил вопреки всем демонам – и его, и Митиным.

2

Часть желудка, через которую проходит переваренная пища прежде, чем попасть в двенадцатиперстную кишку.