Пушиночка. Нока Соул

почти сбылась…

      Глава 6. Бешенство

      Прошла неделя. За неё не изменилось решительно ничего: еды было точно так же критически мало, спали прямо на полу, тоска не выветривалась. Если бы кто-нибудь спросил меня, то с гордым видом я могла бы заявить, что сиамские близнецы стали моей реальной проблемой. Нет, они не вязались ко мне, критикуя каждый шаг и провоцируя драку. Вовсе нет. Все было как раз-таки в точности наоборот: это я все время начинала словесные перепалки, все ещё заявляя свои права на «вип-угол». Близнецы лишь лениво клацали зубами на мои слова, но не более. Я сама навязывалась в их компанию, я отчётливо чувствовала это. Но в этом ограниченном четырьмя стенами сером мире мне по-настоящему важна была именно ответная реакция. Так я могла бы хоть немного оставаться собой и хоть немного уклоняться от этого зомбирования со стороны черных призраков, которые часто появлялись тут. И хотя явного сопротивления я не встречала, необъяснимое чувство вины нередко не давало мне уснуть. Единственной успокаивающей мыслью была та, что без устали звучала в моей голове:

      «Все понимают, что лучше держаться друг за друга. Даже не обязательно сближаться до дружбы. Можно просто держаться и выживать…»

      Было ли это странное ощущение сожалением, что я вновь насильно встреваю в чью-то отдельную жизнь, с разницей от прошлого раза лишь в том, что теперь я могла бы это предотвратить? – И да, и нет. Как бы то ни было, чаще всего предрассветные часы я коротала, сидя на широком подоконнике и вглядываясь в холодно-туманный горизонт.

      На фоне нежных пастельных переливов все силуэты деревьев, упирающихся в прозрачные нити облаков, были черны, как смоль. Туман молоком клубился у земли, но почему-то опасался подступить ближе к зданию. Это было одной из тайн, развлекавших меня длительным холодными ночами. Что останавливало светлую дымку на определённом расстоянии от нашего общего «дома»? Со стороны это смотрелось так, как будто кто-то провел невидимую черту, кричавшую «это моё! не подходи!». И притом, что видимость была запредельно низкой, Мраморный Лес по ту сторону все равно оставался живым: он плясал с дождём, дышал прохладным ветром и говорил ослепительно-золотой мелодией восходящего в смутном дыму солнечного диска и сребристым звоном луны, качающейся посреди неба крошечным белоснежным перышком… Все-таки было что-то отдалённо-тоскливое во всем этом небесном великолепии. В медленном вальсе светил крылась какая-то агрессивная красота. Смотря в небо, каким бы оно ни было – пасмурным или ясным, низким и давящим или бесконечным и высоким, – наблюдая всю ночь напролёт, я чувствовала лёгкую горечь не задавшегося от самого начала лета, так недавно вступившего в силу, но словно бы уже существующего в моем мире целую вечность… Не такую вечность, как обычно: эта была тягостной и томительной. Сердце моё просто разрывалось на части, стоило воспоминаниям – по большей части, прошу заметить, тревожным – завладеть мной в ночное время, и все шло наперекосяк, как бы я ни старалась убедить себя