Наваждение Мора. Лила Каттен

был самый длинный день в моей жизни за последние несколько месяцев.

      Да, когда я лежала прикованная к кровати, такие дни были от восхода солнца и до самого заката. Они вынуждали думать о многих вещах. Часто о плохих. О том, что сейчас вызывает страх и слезы.

      Беспомощность и безвыходность самые пугающие вещи на самом деле.

      Люди желают здоровье на каждый праздник, и как же они правы. Пока ты ходишь и твой разум чист – ты способен жить. Лишаешься этого, и ты фактически мертв. Пусть и верил сначала о том, что все поправимо.

      Нет, не все. Не тогда, когда в твоем кармане лишь пара монет.

      Для восемнадцати лет, мои мысли слишком взрослые. Иногда я чувствую себя старой бабушкой с опытом жизненным под девяносто. Но сейчас, как бы ни было это странным, я прихожу в себя.

      Может, мне нужна была эта диверсия постаревшего мозга?

      Как знать, к чему в итоге приведет меня эта работа в доме Яна Мора.

      По сути, весь день я убирала, помогала Глаше. Видела того самого повара, который чуть не убил меня за то, что вошла на кухню. Но мне кажется, мы с ним поладим. Есть что-то в нем, реально напоминающее Яна.

      И вот за весь этот день, я даже ни разу не вышла на улицу, не увидела двор. Но завтра…

      А Ян так и не ответил на мои сообщения. Поэтому я осталась ждать его, чтобы поговорить.

      – Почему ты не едешь домой? – спрашивает женщина, когда я помогаю ей накрыть на стол для всей этой мафиозной оравы голодных мужиков.

      – Надо с Яном поговорить, – отдаю ей поднос со стаканами.

      – Он так рано не приезжает домой, – забирает и уходит.

      – Черт, – остаюсь задумчиво стоять на кухне.

      Набираю стакан воды и выпив его, выдыхаю огромный глоток воздуха. Слышу позади шаги женщины.

      – Знаете, не страшно еще подожду, – засматриваюсь на двор позади дома. – И я удивлена, почему вы меня до сих пор не спросили, почему я тут.

      – Потому что всем похуй на это, – стакан вылетает из руки почти со свистом и разбивается, а я резко оборачиваюсь.

      – Да повесьте вы уже на свою шею колокольчик, – возмущаюсь на него.

      Но когда он не реагирует на мой тон, я понимаю, что он медленно идет на меня.

      – Э… в принципе, можно и тапочки со звоночками такими. И ногам тепло, и я жива, без инсульта и заикания на всю жизнь. Да? – голос с каждым его шагом становится выше и более напряженным.

      А когда мое тело впечатывается в другую часть кухонного гарнитура, я вся напрягаюсь.

      – Я-я смотрю у вас настроение не очень хорошее? У меня тоже. А я, когда без настроения злая… до ужаса, – теряюсь, потому что он не останавливается, даже когда между нами остается лишь пара миллиметров, но тепло все равно соприкасается с моим телом.

      Моя голова задрана высоко вверх, но Ян выставляет руки по обе стороны от меня и, облокотившись на столешницу, наклоняется, отступая.

      В итоге я стою с его лицом напротив и чувствую, как он дышит. Но вместо того, чтобы попытаться выпутаться, убежать или снова нести какой-то бред, я рассматриваю его.

      У него две маленькие родинки у правого глаза. Там, где от уголка отходят лучики морщин. И шрам, выцветший на левой брови не выпуклый, как казалось раньше, а