Кангюй. Три неволи. Марат Байпаков

сражались? А может быть, ошибались мы, принимая жестокие поспешные решения? Нельзя ли было нам поступать по-иному…

      – …Как по-иному? – зло прерывает Мидаса Алкеста.

      – По-иному, ну, скажем, миром, без кровопролития, в судах улаживая споры. – Новая партия веток пополняет костёр.

      – Никогда не слышала от тебя речи слабака. Про суды заговорил! Мирными спорами смертельную борьбу назвал. – Дева недовольно встаёт и выставляет руки в бока. – Что случилось, Мидас?

      – Боюсь засыпать. – Мидас быстро поднимает глаза на Алкесту, встречается с девой взглядом и отводит глаза.

      – Снятся мертвецы? – надменно с насмешкой вопрошает Алкеста.

      – Снятся товарищи, те, что погибли в первые дни противостояния. Во снах они живые, не мертвецы, – продолжает откровения Мидас. – Э-эх! Всех до единого из гетерии я потерял.

      Алкеста резко встаёт, уходит к лошадям, возвращается же с занятыми руками. Дева держит за волосы две человеческие головы и конопляную верёвку.

      – Ты меня обвиняешь в горестных несчастиях или их? Не ты ли ещё недавно назывался моим женихом, Мидас?

      Перед Мидасом выставляются отрубленные головы. Юноша брезгливо морщится.

      – Алкеста, зачем ты их увезла с собой? Лучше бы взяла что-нибудь полезное, съестное. Сейчас бы поели. Головы эти похорони, прошу. Пусть обретут покой убиенные. Не желаешь руки пачкать, так я вырою могилу.

      – Головы эти, Мидас, да будет тебе известно, дороже любой еды. Зачем храню их? И ты это спрашиваешь меня? Чтобы останки врагов всегда напоминали мне о горе пережитом. – Алкеста разматывает верёвку. Злится уже всерьёз. – Их, мёртвых, допроси, не меня, почему враги желали лютой смерти нам.

      – Что ты собираешься делать? – Мидас заполучает в руки один конец конопляной верёвки. – О нет! Только не это!

      – Помолчи! – шипит недовольно Алкеста. – А то ненароком разуверюсь в тебе, жених.

      Верёвка продевается в пустую глазницу отрубленной головы.

      – Хорош был рассол. Нет разложения.

      – У-у-у! – тихо стонет Мидас. – Алкеста! Это же ужасное варварство! Как ты можешь так поступать?

      Алкеста не слышит стонов Мидаса. Верёвка прочно скрепляет и вторую мёртвую голову.

      – Поддержи, да крепко держи, не урони! – привычно командует дева и вновь уходит к лошадям.

      – У тебя есть ещё голова? – удивлённо восклицает ей вслед Мидас.

      – Не одна! – радостно отзывается Алкеста. – Две головы!

      – Да неужели?! – Мидас не разделяет радость девы.

      Перед женихом выставляются новые трофеи.

      – Их я помню. Они с первых стычек. Да? Кажется, этот – стражник цитадели. Младший гегемон. Всё в красном шарфе хаживал чинно. Звали его… напрягу я память… сейчас… вертится на языке… ну же… а и вспомнил – Финей!

      – Ну да, конечно же, Финей! Что нравится мне ещё в тебе, Мидас, помимо твоей преданности, так это твоя замечательная цепкая память. Помнишь ты всё. Гордись