Последнее желание. Евгения Бриг

один из которых был одет в растянутый белый халат, и женщина. Бежевое старомодное пальто и узкую ссутуленную спину Леша узнал сразу. Мама.

      – Мама! Мам!

      Крик рванул горло, тело подалось вперед, и Леша почти побежал к родной сгорбившейся больше обычного фигурке, лавируя между жутковатыми и молчаливыми обитателями морга. Но увиденная картина заставила его резко остановиться и отпрянуть в новом приступе неконтролируемого ужаса. Прямо перед ним стояла металлическая каталка, отбрасывая равнодушные блики под белым светом хирургической лампы. В этом ярком пятне света лежал он. Леша. Синюшно-бледный, осунувшийся, сам на себя не похожий. Растрепанные волосы в какой-то грязи, на лбу и щеке тоже грязь. Видно, осталась после того, как он валялся мордой вниз в той подворотне, пытаясь остановить хлещущую кровь. Продезинфицированная до хруста простынь с острыми заломами открывала верхнюю часть туловища, подставляя безжалостному свету фиолетовые синяки и длинный кривой порез от пупка до желудка.

      Безотчетно схватившись за шею, чтобы сдержать рвущийся вопль, Леша осел на пол.

      – Вот тут и тут распишитесь, – деловито указал врач.

      – Людмила Ивановна, мы, конечно, сделаем все, что сможем, – заговорил второй мужчина, – но, буду с вами честен… Чуда не будет. Сами понимаете. Камер там нет, свидетелей нет. Но мы будем продолжать работу.

      – Да, конечно… – бесцветно отозвалась мама. Зашуршали бумаги. Подавшись на знакомый до боли голос, Леша хотел было подняться, однако ноги бесполезными гирями лежали на полу, не желая слушаться. – Спасибо.

      – Еще не за что, – как-то растерянно пожал плечами следователь (Леша понял, что это был именно он). – У вас другие родственники есть? С кем мы еще можем поговорить?

      – Нет. Никого нет. Мы с Лешенькой одни остались…

      Но она не успела договорить. Со своего места Леша видел, как подкосились мамины ноги в стареньких ботинках, и она рухнула на пол. Почти рядом с ним. И никто ее не подхватил, как показывают в фильмах, никто испуганно не воскликнул. Только следователь досадливо матернулся.

      Вот такая она, эта жизнь.

      * * *

      Маму привели в чувство тут же, в морге. Посадили в такси и отправили домой. И Леша поехал с ней, с тревогой вглядываясь в бледное лицо. Под остекленевшими глазами залегли глубокие тени, у рта собрались горькие морщины. Она вдруг постарела и сгорбилась, сжалась, но всю дорогу до дома не плакала. И лишь когда дверь их маленькой квартирки с полусоветским ремонтом закрылась, мама свалилась на пол и завыла. Нет, это был не плач, не рыдания. Она выла и кричала, будто зверь.

      – Мамочка моя. Мама! – Леша упал за ней следом, обхватывая плечи, прижимаясь с сотрясающейся спине. Жгучая боль раздирала не бьющееся сердце, слезы несдерживаемым потоком лились по щекам и капали на материнское пальто. Он мертв, мертв… Но как же нестерпимо больно! – Мамуль, я здесь! Я с тобой, слышишь?! Не плачь, пожалуйста! Мамочка!

      Сам не заметил, как перешел на крик. Отчаянный, хриплый. Но мама не слышала. Она кричала, как сумасшедшая. Надрывно,