Ледыш и Недотрога. Ольга Коротаева

во время карантина не видела.

      – А разве в карантин работали клубы? – удивилась Поля.

      – Некоторые, – беспечно отмахнулась я. – На свой страх и риск. Почему вы этот клуб выбрали? Судя по всему, тут не очень весело.

      Полина наклонилась и шёпотом, будто делилась великой тайной, сообщила:

      – Оказывается, здесь выступает Троцкий!

      Я нахмурилась.

      – Выступает? Что ты имеешь в виду? – Вспомнила о негласном названии клуба и хихикнула: – Клоунадой занимается?

      – Ледат хорошо поёт и играет на гитаре, – серьёзно заметила Вика и покосилась на пустую сцену. – Но вряд ли Поля права. И вообще, это место не похоже на ночной клуб. Никто не танцует, а музыка…

      Мы синхронно поморщились, прислушавшись к негромкой песне, что служила фоном. Немногочисленные посетители сидели за столиками, в углу праздновала компания из шести человек, кроме нас за стойкой устроилась ещё одна девушка, но, выпив коктейль, ушла. Я заметила, что в клуб заглядывали многие, но при виде пустой сцены, ретировались.

      Махнув бармену, я спросила:

      – Сегодня никто не будет петь?

      – А что? – заигрывая, подмигнул он. – Сама хочешь выступить?

      – Хм, – повела я плечом. – Если хорошо заплатите, почему бы и нет!

      – Ты что? – зашипели на меня девочки.

      А бармен крикнул немолодому мужчине, который что-то выговаривал охраннику:

      – Клоун! Тут одна звёздочка на сцену рвётся!

      – Я не удерживаю, – коротко усмехнулся тот и вернулся к разговору.

      – Покажи себя, детка, – бармен сделал приглашающий жест. – Если Клоуну понравится, обсудишь с ним гонорар.

      А у меня от одного взгляда на сцену вдруг сердце зашлось, как сумасшедшее. До этого дня, не считая ванной комнаты, я пела только в студии. И считала, что ни за что не стушуюсь перед зрителями, выступлю хоть на стадионе, а сейчас осознала – не так всё просто, как казалось. В клубе было не больше двадцати человек, а у меня уже ладони вспотели и во рту пересохло.

      – Что-то ты подозрительно побледнела, – прищурился бармен и иронично поинтересовался: – Испугалась?

      Молодые мужчины из компании, что устроилась за угловым столиком, притихли, прислушиваясь к нашему разговору. Посмеиваясь, они жали друг другу руки и посматривали в нашу сторону, будто делали ставки.

      – Она же просто пошутила! – вступилась за меня Поля.

      – Нет, не пошутила, – твёрдо возразила я и кивнула в сторону сцены. – Там гитара стоит. Можно?

      – Бери, если знаешь, как её держать, – поддел бармен.

      Я понимала, что он меня раззадоривает, но стало плевать. Сейчас, внезапно обнаружив у себя боязнь сцены, я ухватилась за этот страх и решительно поднялась. С быстро бьющимся сердцем и спутанными мыслями, направилась к возвышению.

      Гитара была старой, потёртой, но, как ни странно, неплохо настроенной. Я взяла её в руки и обернулась, щурясь от включённых прожекторов. Кажется, кто-то вошёл, люди занимали свободные столики в ожидании моего выступления.

      Или позора.

      От