Рассказы и стихи. Владимир Плёсов

Берём осторожненько стаканы, а то уже полчаса прошло, а я ещё ни в одном глазу…

      И Виктор приподнял свой стаканчик. Чокнулись ещё раз. Но теперь смотрели друг на друга – ждали, кто первый начнёт пить. Генка с показным испугом оглянулся по сторонам.

      И вдруг что-то вверху вспыхнуло, лопнуло, и на стол посыпалось стекло. Все трое отпрянули в стороны и задрали головы.

      Одна из ламп в люстре, которая висела прямо над ними, взорвалась.

      Генка выругался и поставил стакан на стол. Виктор и Женька продолжали свои держать. Заглянув в них, увидели на дне стеклянные осколки.

      – Такое только в романах Наталии Медведевой бывает, – произнёс Виктор. – Если бы электричество было открыто при жизни Гоголя, то и у него случилось бы… – И, глядя на так и не выпитое спиртное, с грустью констатировал: – А коньяк придётся вылить…

      Поминая и электричество, и свой «грех», и мистику, и Платонова, отряхнули с себя стекло. Виктор взял стаканчики и направился выливать содержимое в туалет. Когда вернулся, то стали собираться из «нечистой» аудитории. Шоколад выбрасывать было жалко, и его, тоже очистив от осколков, завернули с собой.

      – Пойдёмте в рюмочную, – предложил Женька.

      – Там со своим спиртным не разрешат, – предупредил Гена.

      – Купим у них бутылку водки, тогда и свою можно будет выпить, – нашёл выход Виктор.

      Осторожно нажав на клавишу, чтобы ничего больше не взорвалось, Женька потушил свет в «Аудитории Платонова».

      – Вот что значит тревожить классиков, – уже в коридоре сказал ему назидательно Виктор.

      – Я же говорил, что не надо сюда идти, что «грешно»!.. – принялся «обиженно» возмущаться Женька.

      – Да, – согласился Виктор. – Вот мы и не «согрешили»…

      И, дружно усмехнувшись, три однокурсника вышли на улицу.

      Тир

      Сашка снял навесной замок и открыл дверь тира. После пятнадцатиградусного мороза его стылая прохлада показалась ему спасительной. Он пошарил в окошке рукой и повернул щеколду замка будки-кассы. В темноте, наткнувшись плечом на сейф, занимающий почти четверть всего пространства, сделал два шага к стене и включил, наконец, свет.

      Около окошка, на полке, лежала записка от сменщика: «“Часы” не работают. Приду завтра, исправлю». Сашка поглядел через стекло будки и увидел в противоположном конце тира, на щите с мишенями, надетый на кнопку «часов» белый листок, перечёркнутый крест-накрест красным фломастером. «Опять Петрович испортил!..» – подумал он с досадой, смотря на квадратный циферблат из десятимиллиметрового оргстекла, на котором нарисованные стрелки навечно замерли на без пяти двенадцать. Это была юношеская память Петровича о «Карнавальной ночи».

      Сашка включил автомат, нижние мишени – «летящие» и «плывущие» лебеди – задвигались слева направо. «Хоть эти не сломал!..» – облегчённо вздохнул он и пошёл проверять ружья и кнопки остальных мишеней.

      Через пять минут он вошёл в будку, сел в разболтанное «офисное» кресло, врубил электрическую печку и остановил мишени. Круглые электронные часики, висящие перед