Не суди по оперению. Зои Брисби

видите. Зря вы бьете тревогу. Вы, наверное, сами себя напугали. А то Альцгеймер – сразу громкие слова!

      Участливость молодого человека тронула Максин. Она видела, как он обрадовался, решив, что она просто склонна к ипохондрии. Она досадовала, оттого что вынуждена огорчать его. Но все равно решила сказать ему правду, всю правду до конца.

      – Я безошибочно определяю симптомы Альцгеймера, потому что однажды уже могла их наблюдать. У моего мужа. Я видела, как он постепенно погружается в забытье. Как исчезает в подвалах своей памяти. Я следила, как болезнь одолевает того человека, каким он был прежде. Он тем не менее сражался с ней, но битва была неравной, заранее обреченной на поражение. Он был исключительной личностью, человеком редкого ума. Для него было невыносимо узнать, что его разум будет слабеть и слабеть. Мы проводили как можно больше времени, вспоминая вместе наше прошлое, якобы чтобы тренировать его память. На самом же деле, нам хотелось в последний раз пережить друг подле друга мгновения счастья. И мы их украли у болезни. Да! Насколько это было возможно. Но однажды этому пришел конец. Он исчез. Человек остался, а мой муж исчез. Хотя он и не узнавал меня, мне нравилось сидеть рядом и слушать его лекции по психиатрии. Иногда он принимал меня за свою ученицу и объяснял мне теории Фрейда и Лакана.

      – Наверное, это было ужасно – сидеть рядом с мужем, который вас не узнает.

      – Да. Но в этой ситуации, самое большее, на что я могла рассчитывать, это побыть еще какое-то время с ним. Я стольким ему обязана. Он спас мне жизнь.

      Максин пожалела, что сказала последнюю фразу. Она и так слишком много наговорила, дав волю воспоминаниям, а теперь не знала, удастся ли их спрятать обратно. Воспоминания – это как драгоценные вещицы в глубине шкафа, которые боишься вынимать, чтобы не разбить.

      Но в конце концов… Что ей терять? Разбивать уже нечего. И потом, было что-то обнадеживающее от сознания, что часть истории ее жизни останется после нее. В ее-то возрасте она уже не боялась, как на нее посмотрят люди, а ее попутчик, казалось, был не из тех, кто судит окружающих. К тому же, пока она рассказывает, мальчик забывает о своей депрессии.

      Она украдкой взглянула на Алекса, тот словно окаменел. Она было открыла рот, чтобы посоветовать ему дышать, но увидела, что его грудная клетка вновь расширилась от глубокого вздоха.

      – А у вас не было детей?

      Этот вопрос. Этот жуткий вопрос, которого она боялась всю свою жизнь. Каждый раз, когда ей задавали его, ледяная дрожь пробегала по затылку, а сердце сжимало тисками. Она всегда отвечала нет, с годами даже научившись изображать полное равнодушие, но от этой лжи ее тошнило. Она была самой себе противна. Ей хотелось побить, исцарапать себя. Почувствовать, как течет кровь по разодранной коже. Причинить себе боль физическую, а не душевную.

      Теперь она врать не хотела. Когда конец близок, смысла в этом нет.

      – Были.

      Алекс понял, что нужно замереть. Малейшее движение могло прервать исповедь его попутчицы в такой важный момент. Он чувствовал, что Максин