Исповедь русской американки. Валентина Попова-Блум

Мы, как затравленные щенки, жались друг к другу, выказывая единство и непреклонность решения.

      Моя (уже) свекровь вопила, показывая рукой на закопченный потолок нашей комнатушки: «На что ты позарился?»

      Мой (уже) свекор угрожающе махал пальцем перед носом моей мамы, обещая суд. Моя мать грохнулась в обморок, даже не сумев растянуться во весь рост по причине малой площади комнаты. Свекор вопил, что она притворяется и нарочно сводничала, чтобы заполучить их мальчика. Я рыдала, защищая маму.

      Они уехали, разъяренные, а мы остались.

      Жили впроголодь. Сашу выгнали из дома, мы месяц жили на вокзале и у друзей, спали в строящемся доме на полу; потом его простили, вернули его вещи и даже зимние пуховые кальсоны; он еженедельно ходил к родителям покушать, и я каждый раз с нетерпением ждала его возвращения, потому что ему давали вкусный паек на неделю. С небывалыми деликатесами.

      Вскоре моя мама получила желанную командировку в Германию, где проработала два года учителем или заведующей учебной частью в школе при советском посольстве, освободив нам «хоромы» в Немчиновке. Так назывался наш поселок в ближнем Подмосковье.

      Первое, что мы сделали, оставшись одни, – продали рояль за бесценок. Только чтобы его не было…

      Мы тогда заканчивали второй курс института и еще четыре года потом учились и работали.

      Еще хорошо, что нам помогали родители мужа, которые как сыр в масле… да еще с икоркой…

      Меня они терпеть не могли не только потому, что я ввела их юного сына в брак, но и от неправильного его выбора.

      Они приняли меня только через несколько лет, когда у нас родилась дочка. Но никогда не любили. Отец мужа был деспот, и только я в семье его не боялась почему-то. Но я уже была заведующей отделом СЭС (Санэпидемстанцией). И за словом в карман не лезла.

      Дочка у нас родилась на шестом курсе института. Из-за состояния глубокой беременности сокурсники выгоняли меня с занятий по радиационной медицине, шутливо издеваясь над моим колобковым состоянием и объясняя свои действия боязнью моего облучения.

      Рожала я в Институте акушерства, и в качестве обезболивающего на мне испытывали веселящий газ.

      Помню свое состояние опьянения и группу студентов у кровати (некоторые меня знали). После того как акушерка огласила вес ребенка – 4300, я сказала: «Это не мое, перевесьте!» – а профессор пояснил студентам: «Женщина под закисью, сознание затуманено! Врачи тоже люди и тоже рожают».

      К шестому, последнему, курсу Московского медицинского института мы уже зажили отдельно, в самой Москве, а не в пригороде, что было вожделенно для меня, выросшей с комплексом провинциалки. Кооперативную квартиру купили за деньги, вырученные от посылок мамы из Германии (для людей, работающих в Союзе, приобрести жилье за зарплату было нереально). Свекор помог пробить разрешение на покупку кооператива студентами без стабильной зарплаты. Он же помог оформить эту квартиру на выпускников института (это было невозможно для неработающих).

      Муж