Тетрадь усталого Жуана…. Григорий Майоренко

будто ты гуманист поневоле,

      Совершив благовидный поступок,

      Восхищаясь своим благородством,

      Тихо шепчешь: «Какой молодец…»

      Говорят, грезишь ты о любви благородной,

      Чтоб ласкали тебя и несли на руках.

      Семью бросив, забрав свой налог подоходный,

      Жертву снова найдёшь, закрепившись в веках.

      Говорят, жёсток ты, беспощаден,

      И всегда настоишь на своём.

      И хотя род людской на Земле – мириады,

      Столько зла не осело ни в ком…

      А ещё говорят – раньше лучше был, чище,

      Утром видел росу, жаворонка полёт,

      Замирал, восхищаясь, в Мытищах,

      По Москве отправляясь в поход.

      II

      Никого, ничего не боишься –

      Не от Бога тебе этот дар.

      Сколько зла и расчётливой боли

      Повсеместно ты вложишь в удар…

      Исподлобья кривая ухмылка,

      И угрюмый, неласковый взгляд.

      Вместо целого кладёшь ты обмылки,

      И походка вразвалку,

      И цинизм, слово яд…

      Ни в кого, ни во что ты не веришь,

      И плакатным призывам –

      Площадную брань.

      Окружающий мир очень скупо

      Ты делишь – на двоих:

      На своих и взимающих дань…

      Осуждаешь путан и

      Не любишь ты рокеров,

      Восхищаясь же сверхчеловеком,

      Веселишься ты от лилипутов и гномиков…

      Сознавая себя, и продукт, и эпоху,

      И потерянным века ребёнком,

      С языка ты змеёй пригреваешь наваху,

      Ей пластая, без сердца смеясь над котёнком…

      И что странно – ведь ты не один.

      Твоих братьев, таких–то нимало….

      И откуда берутся? И кто породил?

      Да и кто виноват? Семья, школа –

      Не на– а – до!

      Вот в твоей–то жестокости «профи» –

      Только армии нашей вина.

      Дедовщина, наряды, бессонные ночи,

      Всё обычно, как мрака тона.

      Научили там быть бессердечным.

      Восьмидесятые годы – застоя рассвет.

      Своей службы тот срок «быстротечный»,

      Что в тюрьме, что на «точке» – единый момент…

      III

      А скажите мне, что станет с парнем,

      Если в срок восемнадцати лет

      Учат бить сапогом в подбородок,

      И стрелять в человека – и весь вам ответ…

      Ещё учат звериной хитрости,

      О приказах не рассуждать,

      Добиваться кошачьей гибкости,

      И оружием владеть на «ять».

      По приказу смерти предать, не думая,

      И на мирное небо взвести курок.

      За тебя пусть начальник думает,

      А ты делай всё быстро и в срок…

      Жизнь тогда лишь ценить начинаешь,

      Когда в бандитское дело заглянешь.

      Когда могильным холодом обдаст,

      Когда ты вздрогнешь, взмокнув в этот раз…

      Счастлив будет из двоих лишь тот,

      Кто быстрее свой курок нажмёт.

      А затем, смотря на труп душмана,

      Жалко станет старую, его седую маму…

      Молчать