Женственность. О роли женского начала в нравственной жизни человека. Я. А. Мильнер-Иринин

незнакомки (так я его условно назвал – на манер известной картины И. Н. Крамского, хранящейся в Третьяковской галерее; впрочем, ее точное название, кажется – «Неизвестная» – 1883 г.), с одним таким образом я Вас уже познакомил, читатель, – этот образ взят мною из картины Э. П. Борисова-Мусатова «Весна». И вот сопоставьте эту картину одетой девушки Борисова-Мусатова, хранящуюся в Русском музее, с картиной обнаженной девушки Жана Огюста Доминика Энгра «Источник», хранящейся в Лувре (илл. 27). Казалось бы, что может быть общего между этими столь разнородными картинами двух авторов, которых к тому же разделяют и национальность и время: русский художник родился (1870 г.) спустя три года после смерти французского художника (1867 г.). А роднит обе эти женские фигуры одна общая черта – изящество, как оно нами определено выше – как специфически женская красота, в которой органично сплавлены воедино ее физический и духовный облик. Удивительным, чисто женским изяществом веет на нас как от первой фигуры одетой и обращенной к нам спиной русской девушки (о красоте ее лица, как уже говорилось, мы можем только догадываться), так и от смотрящей прямо на нас (это – для образности: она даже не подозревает присутствия кого бы то ни было) обнаженной юной француженки.

      Теперь сопоставьте обе эти фигуры с фигурой Склонившейся девушки из храма № 2 в Аджанте (Индия), о которой во «Всеобщей истории искусств» как нельзя более справедливо сказано, что она «полная грации, изящества и нежной женственности» (Виноградова Н., Прокофьев О. Искусство Древней Индии // Всеобщая история искусств. М.: Искусство, 1956. Т. 1: Искусство Древнего мира. С. 435) (илл. 28). Четырнадцать столетий и тысячи километров отделяют эту девушку-индианку от знакомых уже нам и почти что наших современниц русской и французской девушек. А женское изящество присуще им троим едва ли не в одинаковой степени и, что главнее всего, присуще каждой из них совершенно по-своему, по особенному. Поразительное изящество всех трех женских фигур, в особенности же, понятно, фигур обнаженных, можно с полным основанием уподобить дивной симфонии: это настоящая музыка человеческого тела. И это как бы разрозненные Три грации.

      А вот три грации, соединившиеся в танце («Танцующие Оры»), и принадлежат они резцу итальянского скульптора прошлого века Карло Финелли. (илл. 29) Статуя создана в 1824 г. Хотя нет прямых указаний, чтобы она называлась «Три грации», но это, несомненно, оригинальная трактовка именно этой темы. Сюжет Трех граций, столь излюбленный художниками во все времена, восходит своими истоками, как многие другие «вечные сюжеты», к древнегреческой мифологии, – именно к мифу о суде Париса, в котором трое богинь оспаривали друг у друга право называться Прекраснейшей. Вот как повествует об этом уже цитировавшийся нами Н. А. Кун: «В обширной пещере кентавра Хирона отпраздновали боги свадьбу Пелея с Фетидой. <…> Веселились боги. Одна лишь богиня раздора Эрида не участвовала в свадебном пире. Одиноко бродила она около пещеры Хирона, глубоко затаив в сердце обиду