Журнал «Юность» №05/2024. Литературно-художественный журнал

дорогу.

      Она быстро закончилась. Дожди, видимо, идут впереди нас – грунтовку размыло. На каждой яме заново зубы собираем, но я даже вздремнуть умудрилась. Дурной сон увидела – как раз про зубы. Падают и падают, обратно не собираются.

      Проснулась от голоса. Точнее, от голосов – один за другим сплетались в протяжную песню. Я много слышала о песнях с Верховья Пинежья. Кто-то говорит, заунывные, кто-то ни слова разобрать не может и тут же теряется в распевах, а я только успевала за повторами. С ухаба на ухаб – до чего стойкая песня. Взберется на вершину – и обратно. Спускается потихоньку, словно и не хочет спускаться:

      На мне век тоска да не бывала,

      Мне вецор тоска да нападала.

      Мне вецор тоска да нападала,

      Во всю ноць молода да не сыпала.

      Слово за слово крепко держится, не расцепишь. Поначалу бередило меня цоканье, а потом ждать его стала. Хотелось еще какое-нибудь знакомое словецко иначе расслышать, не только «вечер» да «ночь».

      Автобус доверху набился песнями. Казалось, молчу только я. Сама дорога пела с женоцками – так они друг к дружке обращались:

      – Женоцки, цего ишшо запоем-то?

      И тут стало не до песен. Дальше дороги не было. Дождями размыло ручей.

      – Женоцки, живо стемнет, цего делать-то?

      Вдруг из леса выходит какой-то мужик и прямо на наших глазах ставит мост.

      Так и проехали.

      – О, это Морозов услужил.

      – Да который Морозов-то? В Кучкасе Морозовых, что комаров летом.

      – Да кака разница-то, главно, дальше едем.

      Ехали дальше.

      Женоцки поперешептывались о том, что с Ильина дня ночи темные, картошка растет в голову, а в воде всякая нечисть водится. И снова начали песню.

      В северном просторе

      Лесоф темных много,

      Лесоф темных много,

      Рек, озер глубоких.

      А во том, во лесе

      Зверя-птицы много,

      Во реках, озерах

      Рыбы того боле.

      И правду пели-то! Проезжаем озеро, а над ним рыба плещется – одна за другой, прямо над водой как выпрыгнет – и обратно. И по десять штук скачет, и побольше. Видимо, столько рыбы в озере, что не вмещается, вот и выныривает. Бояться-то некого – разве много рыбаков в этих краях, только медведи.

      Много ли медведей, не знаю, но волка сама видела.

      Стоит на железной дороге, никуда не спешит. Поезд один раз в день. Остальное время ходи по рельсам сколько угодно.

      Но волк стоял.

      Железные пути шли выше нашей дороги. Волк доставал носом до неба, которое вдруг на закате очистилось, – небо выглянуло горящее, алое, дикое, будто выкрик перед концом белых ночей. А волк был спокоен и нисколько не боялся, что светлые дни уходят. Может, он был обычный, небольшой, но я запомню его внушительным. Впервые увидела волка. И он увидел нас и долго смотрел вослед.

      Кажется, не завыл. Не стал сбивать наших песен, а она и не думала сбиваться.

      И тут я расслышала один мужской голос. В автобусе оказался парень, кажется, молодой, несильно младше