Ангелотворец. Ник Харкуэй

горит свет, и Джо различает очертания импровизированной кровати и письменного стола. Потрескавшиеся стекла заклеены липкой лентой, и да, вся конструкция плотно опутана лозами плюща-захватчика. Подойдя ближе, Джо признает, что картина действительно жуткая: словно голодные щупальца ползут по телу большого раненого зверя, норовя обнаружить лазейку и добраться до внутренностей.

      Внутри тепло. Стекло и плющ делают пространство практически герметичным. Всюду, как на газовом заводе, проложены причудливо переплетающиеся трубы горячей воды. Тед снимает зюйдвестку, тем не менее остается в зеленых резиновых сапогах. Его ноги едва слышно шлепают по дощатому полу. Шлипшлюпшлипшлюп. Джо присматривается к сапогам. То ли фантазия разыгралась, то ли ноги у него действительно очень большие. Просто огромные. И почему, кстати, Тед не снял их при входе? Вероятно, ему не во что переобуться. Не может же быть, что у него перепончатые ноги!

      – Вы плаваете? – неожиданно для самого себя спрашивает Джо, когда они поднимаются по лестнице. – Ну, в море. Летом. Я слышал, многие плавают. Даже под Рождество.

      Черт побери, если тут целая деревня ушла под воду, сложно было придумать более бестактный вопрос. Он умоляюще смотрит на Билли: помоги, друг, я тону! Билли в ответ лишь таращит глаза: сам вляпался – сам и расхлебывай.

      Тед не отвечает. То ли не расслышал вопроса, то ли решил его проигнорировать – мол, что с него, сумасшедшего, взять. Вместо ответа он хватает Джо за руку:

      – Живо, живо!

      Джо и Билли проходят за ним вглубь теплицы.

      Подсобка невероятно огромная. В торце, выходящем к морю, – распахнутые настежь кованые двери. Джо вновь принимается гадать, как теплица выдерживает зимние ветра и почему до сих пор не рухнула. Даже сейчас видно, как стекло прогибается от ветра, и вся конструкция непрерывно скрипит и стонет. Воображение рисует страшную картину: все стены лопаются одновременно, наполняя внутреннее пространство миллионами смертоносных стеклянных лезвий.

      Очевидно, пока это не случилось. То ли плющ спасает, то ли заросли дрока и невысокие коренастые деревья на краю обрыва. А может, стекло здесь непростое, какое-нибудь многослойное, бронированное, каким во Вторую мировую оснащались кабины военных самолетов.

      – Сюда! – кричит Шольт. – Сюда, сюда, нам выше!

      Они выходят сквозь кованые двери на улицу и попадают на винтовую лестницу, какую ожидаешь встретить в каменном замке, а никак не за стеклянной стеной теплицы на краю обрыва. Ветер лютует, так и норовит столкнуть их в пропасть. Джо успевает пожалеть, что надел просторный плащ: тот развевается и хлопает на ветру, как крыло исполинской летучей мыши.

      Шольт одолевает последнюю ступеньку, и они выходят на крышу теплицы, где оборудовано что-то наподобие крытой веранды. Всюду валяется копившийся десятилетиями хлам: старая ручная косилка, две шины, мотки проволоки и заборные столбы. Билли Френд хмурится навстречу пронизывающему до костей ветру и вдруг взвизгивает, споткнувшись о груду человеческих конечностей, которая при ближайшем рассмотрении оказывается сваленными