Певчий кенарь. 1990-й год. Александр Леонидович Леонидов (Филиппов)

огородной каторги – и только потом раскрывалась в своей чёрной копоти до более широких обобщений взаимной безысходной ненависти.

      Правда, последнее время, мать, приходя с работы, начинала орать на Серёжу сразу же, с порога, до неприличия злобно, так что весь двор слышал, и хихикал:

      – По скандалу у Кенаревых можно часы сверять! Тонька табель закрыла, хайван раскрыла…

      А зачем так жить – никто не знал, и рассказать не мог. В школе Серёжу учили на уроках литературы наблюдениям Максима Горького: мол, иностранец злодействует ради выгоды, с корыстным расчётом, в русской же среде распространено злое бессмысленное хулиганство, не только не в прок хулигану, но даже ему в прямой ущерб…

      – Это что ли?! – думал Кенарь, глядя, по мере сил отстранённо, на материнское бешенство, подобное русскому бунту, бессмысленное и беспощадное, несущее в себе какую-то укоренённую и глубокую, застарелую, как хроническая болезнь, обиду на жизнь, на всё человечество, предмета которой не в состоянии понять и объяснить и сам обиженный.

      – Она рано мужа потеряла… – как-то попыталась рационализировать истерики бабка-Веткина.

      – А я отца ещё раньше… – парировал Серёга.

      – Ну, вот пойми и терпи…

      – И чего это даст?!

      – Мир в семье.

      – Да какой же мир в семье – если терпеть скандалы?! – недоумевал Серёга, как всегда всё воспринимавший буквально. И уже заранее зная, что придёт дядя, привычно встанет на сторону своей сестры, обзовёт «балбесом»:

      – На завод ты идти не хочешь, а кроме завода – где и кому ты нужен, бестолочь?!

      Мышление в семье Веткиных-Кенаревых состояло из трёх частей. Первая – это чёрная зависть к тому, как «люди живут», причём Кенарь довольно рано понял, что «люди, умеющие жить» – собирательно-мифический образ. Вторая – это нытьё о собственной обездоленности и неудачливости, упорная ненависть к собственному, не менее упорному, труду. Третья – это завиральные проекты, призванные, но неспособные примирить первую часть со второй, оторванные от реальности, но нудно по кругу обсуждаемые прожекты «выхода в люди».

      Менее всего подходил для этих смелых, но безмозглых планов Серёжа. Лишённый всякого азарта, туповатый, односложно на всё отвечающий, он год от года всё очевиднее становился семейной обузой, горьким напоминанием о «несбыче мечт».

      Из таких верстаются алкаши, но ведь и алкоголик – тоже имеет свою страсть, гоним какой-то силой, толкающей его через внутренние страдания и противоречия в винно-водочный отдел, как магнитное поле направляет стрелку компаса строго на север.

      Кенарев же болтался «цветком в проруби», мог выпить от скуки, но это совсем не то, что пить с горя или от шальной, душераздирающей чувственности. Скучные люди – они и пьют скучно, всегда смотрят, чтобы на закуску вдоволь денег оставалось…

      Человек, не вполне справедливо заклеймённый