Хрестоматия для 10 класса. Михаил Салтыков-Щедрин

страсти имеешь, самовольно ее не бросай, чтобы другой человек не поднял ее и не мучился; а ищи такого человека, который бы добровольно с тебя эту слабость взял.

      – Ну, где же, – говорю, – возможно такого человека найти! Никто на это не согласится.

      – Отчего так? – отвечает, – да тебе даже нечего далеко ходить: такой человек перед тобою, я сам и есть такой человек.

      Я говорю:

      – Ты шутишь?

      Но он вдруг вскакивает и говорит:

      – Нет, не шучу, а если не веришь, так испытай.

      – Ну как, – говорю, – я могу это испытывать?

      – А очень просто: ты желаешь знать, каково мое дарование? У меня ведь, брат, большое дарование: я вот, видишь, – я сейчас пьян… Так или нет: пьян я?

      Я посмотрел на него и вижу, что он совсем сизый и весь осоловевши и на ногах покачивается, и говорю:

      – Да разумеется, что ты пьян.

      А он отвечает:

      – Ну, теперь отвернись на минуту на образ и прочитай в уме «Отче наш».

      Я отвернулся и действительно, только «Отче наш», глядя на образ, в уме прочитал, а этот пьяный баринок уже опять мне командует:

      – А ну-ка погляди теперь на меня?

      Обернулся я и вижу, что он, точно ни в одном глазу у него ничего не было, и стоит, улыбается.

      Я говорю:

      – Что же это значит: какой это секрет?

      А он отвечает:

      – Это, – говорит, – не секрет, а это называется магнетизм.

      – Не понимаю, мол, что это такое?

      – Такая воля, – говорит, – особенная в человеке помещается, и ее нельзя ни пропить, ни проспать, потому что она дарована. Я, – говорит, – это тебе показал для того, чтобы ты понимал, что я, если захочу, сейчас могу остановиться и никогда не стану пить, но я этого не хочу, чтобы другой кто-нибудь за меня не запил, а я, поправившись, чтобы про бога не позабыл. Но с другого человека со всякого я готов и могу запойную страсть в одну минуту свести.

      – Так сведи, – говорю, – сделай милость, с меня!

      – А ты, – говорит, – разве пьешь?

      – Пью, – говорю, – и временем даже очень усердно пью.

      – Ну так не робей же, – говорит, – это все дело моих рук, и я тебя за твое угощение отблагодарю: все с тебя сниму.

      – Ах, сделай милость, прошу, сними!

      – Изволь, – говорит, – любезный, изволь: я тебе это за твое угощение сделаю; сниму и на себя возьму, – и с этим крикнул опять вина и две рюмки.

      Я говорю:

      – На что тебе две рюмки?

      – Одна, – говорит, – для меня, другая – для тебя!

      – Я, мол, пить не стану.

      А он вдруг как бы осерчал и говорит:

      – Тссс! силянс! молчать! Ты теперь кто? – больной.

      – Ну, мол, ладно, будь по-твоему: я больной.

      – А я, – говорит, – лекарь, и ты должен мои приказания исполнять и принимать лекарство, – и с этим налил и мне и себе по рюмке и начал над моей рюмкой в воздухе, вроде как архиерейский регент, руками махать.

      Помахал, помахал и приказывает:

      – Пей!

      Я было усумнился,