Мушкетерка. Лили Лэйнофф

охватило меня всю – от макушки до кончиков пальцев ног.

      – Разумеется. Давай я помогу тебе вернуться в дом.

      Он подал мне руку, и я нерешительно потянулась к ней, мои пальцы наткнулись на его рукав – темно-синяя ткань, почти черная в сумерках. Он не дрогнул.

      Я снова попыталась заглянуть ему в глаза. Но тени слишком сгустились, так что мне оставалось лишь представлять себе то, что я могла бы в них найти. При таких условиях его глаза могли сказать мне все, что мне хотелось услышать.

      – Таня! – Когда мы вошли, мама проводила нас в гостиную. – Ты показала месье Жаку наш сад?

      – Он очарователен, мадам.

      Жак подвел меня к кушетке с набивным рисунком в виде роз, переплетающихся стеблей, в бледно-розовых и светло-зеленых оттенках.

      – Ты пришла в себя? – спросил он. Я кивнула. – Еще раз спасибо за экскурсию по саду. – Он повернулся к маме: – Мадам, не будете ли вы так добры сказать, где мои родители?

      – Я попросила мужа проводить их в салон. Он находится в передней части особняка.

      Как будто мы живем в огромной усадьбе, а не в простом деревенском доме. Едва Жак скрылся из виду, она подскочила ко мне и стала поправлять одну из заколок у меня в волосах.

      – Почему он спросил, пришла ли ты в себя? У тебя был приступ головокружения?

      – Все нормально.

      – Он заметил? Сказал что-нибудь? – В ее голосе прорезалась истерическая нотка.

      Я не знала, что отвечать, поэтому просто повторила:

      – Все нормально!

      Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться:

      – Что случилось?

      Выражение маминого лица менялось по мере того, как я пересказывала подробности нашей прогулки с Жаком и пыталась унять ее тревогу, стараясь при этом не оглядываться через плечо в страхе, что сейчас войдут Шомоны.

      – Надеюсь, ты не рассказала ему, что с тобой уже давно такое происходит, – выдавила она.

      – Он знает лишь, что иногда у меня кружится голова. Он сказал, что все понимает.

      – Сказал, что все понимает? – переспросила она, чеканя каждое слово.

      – Ну… да.

      Мама издала сердитый отрывистый смешок:

      – Он – сказал – что – все – понимает? Таня, как он может понять? Как это вообще возможно?

      Глаза налились жгучими слезами, я съежилась на кушетке.

      – А что еще я могла сказать или сделать? Maman, прошу тебя, – взмолилась я, протягивая к ней руки. Когда мы в последний раз прикасались друг к другу, не считая тех моментов, когда у меня подгибались ноги и ей приходилось меня поддерживать? Когда она в последний раз брала меня за руку не потому, что я нуждалась в помощи?

      – Что у вас тут происходит? – Папа неспешно вошел в дверь и резко остановился, увидев нас: маму, которая вся была как натянутая струна, и меня, мечтающую о том, чтобы сбежать в конюшню к шпагам и спрятаться там от всех. По моим щекам скатилось несколько слезинок. Я его разочаровала. Трусиха, побоявшаяся встретиться с неодобрением.

      – Где Шомоны? – спросила мать.

      – Мальчик захотел переговорить с родителями, так