Блуда и МУДО. Алексей Иванов

на скамейке, прислонившись спиной к стене, и закурил. Алёна всё стояла, опасливо ожидая его действий, а потом расслабилась, вытащила из кучи одежды свои трусики, напялила их и села на стол. Улыбаясь, она взяла со скамейки рядом с Моржовым бутылку пива, сама умело раскупорила её о край стола и начала пить.

      – У меня мужик был, ему шестьдесят лет, у него лучше, чем у тебя, стояло, – сказала она.

      – Не у всякого на тебя и встанет, – огрызнулся Моржов.

      – А чо ты меня лажаешь? – усмехнулась Алёна. – Я же не виновата, что ты трахаться не умеешь.

      Впервые с тех пор, как закодировался, Моржов почувствовал, что его гвоздят, как Кутузов – Бонапарта. Он просто не мог решить, что делать. Отругиваться – мальчишество, а в морду дать – так ведь девка же, хоть и сучка…

      – У тебя жена есть? – вдруг спросила Алёна.

      – Тебе-то что? Замуж за меня решила, чтобы «не хочу» да «не буду» говорить?

      – Охота мне за тебя замуж, ага, – фыркнула Алёна. – Чо, нормальные мужики, что ли, кончились? Тебе только с недоёбу давать можно.

      – Переёб недоёба не лучше, – только и нашёлся что сказать Моржов, роняя пепел себе на брюхо.

      Алёна сидела на столе в одних трусиках, пила пиво и болтала ногами.

      – Чо ты обиделся-то? – спросила она. – Сергачу будешь звонить, что у тебя не встало?

      Моржову как по лбу ударило: «На хер я всё это слушаю?..» Он помнил свою кодировку. Этот разговор был тем же самым, только не по своей воле и не на то, что нужно. Надо сматываться!

      Моржов встал, шагнул к своей одежде и принялся одеваться.

      – Чо ты сразу бежать-то? – болтала Алёна. – Если хер не стоит, так и поговорить не хочешь?

      – На хрена мне с тобой разговаривать? – ответил Моржов.

      – Я тебе расскажу, как трахаться надо. Может, пригодится. Хотя тебе-то – нет…

      В общем-то, для Моржова это было как пожар. Ещё чуть-чуть – и он уже не сможет погасить пламя памяти. Эта Алёна трахала его мозги так, что запомнится навеки. Отобьёт желание насовсем, перепугает до смерти. Так изнасилованные девочки потом не могут вернуться к соответствию со своей природой и захотеть мужчину – в любом мужчине им всегда мерещится ужас, боль, унижение и предательство. И не всякий даже любящий мужчина сможет своей нежностью растворить эту спёкшуюся, чёрствую кровь, коркой стянувшую часть души. Насчёт своей жизни Моржов не сомневался: ему такая нежная женщина не встретится.

      – Ты пошёл уже, да? – спросила Алёна. – А триста рублей-то не дашь? Ты же обещал…

      За исключением зефира в шоколаде, в мире больше не существовало вещи, об которую Моржов не смог бы открыть бутылку пива. Он шаркнул бутылкой по фонарному столбу, и пробка, звеня, покатилась по тротуару. Моржов сунул горлышко бутылки себе в рот, словно приставил подпорку к падающей Пизанской башне.

      …Он поступил хитро: вернулся к себе в общагу и прошёл через вахту, где обстоятельно поговорил с вахтёршей о тонкостях ревматизма, затем громко хлопнул дверью своей комнаты. А в комнате он достал из-под матраса пистолет, сунул его за ремень и бесшумно вылез через окно в палисадник.

      На