Женщина и любовь в Библии. Андреа Милано

вере в Иисуса Назарянина как смыслу и полноте всей Библии?

      Останется ли Библия ценной и, больше того, необходимой после проведенной над ней терапии, вызванной подозрениями? Ответ зависит от того, будет ли, по мнению «умеренных» феминисток, священный текст приемлем с точки зрения угнетенных, созвучен ли он их беспокойству об освобождении и способствует ли их эмансипации. Ясно, что здесь они останутся верными себе и что для успеха своего благого дела разработают принципы собственной «теологии освобождения»[63].

      Однако нельзя строить иллюзии, будто подобное развитие не связано с риском. В радикальном феминизме, но и не только в нем, оживает миф о революционном авангарде, способном решить проблемы всех униженных и оскорбленных в истории. Этот авангард считает себя вправе навязать на сей раз диктатуру матриархата с целью освободить жертв, т. е. своих сестер, от рабства патриархата.

      При внимательном же рассмотрении герменевтический подход превращается таким образом в герменевтическое насилие.

      Но насилие порождает насилие! Во всяком случае, позволено отбирать в Библии тексты и предания, разбивающие, по мнению некоторых феминисток, скорлупу патриархальной культуры: только они якобы обладают теологическим авторитетом как откровение. Под обманчивым обаянием всяческих упрощений «освобождение женщины» становится поэтому некими clavis universalis[64] и passepartout[65], открывающими драгоценные тайны священного текста. Как некогда «оправдание верой» теперь «освобождение женщины» образует «канон в каноне». По словам Шюсслер Фьоренца, в свете этого «освобождения» Новый Завет является не столько архетипом, сколько прототипом. Ведь если архетип образует неизменную вневременную модель, то прототип открыт для критики и может быть трансформирован. Теперь прототип откровения «оказался в жизни и служении Иисуса, а также в общине равных [его учеников], Им призванных[66]. ‹…› Поэтому locus откровения заключен не в андроцентрическом тексте, но в жизни и служении Иисуса и движение призванных Им женщин и мужчин»[67].

      В раскрывающейся таким образом панораме Новый Завет свидетельствует в пользу христианства statu nascenti, т. е. периода зарождения, когда оно было по сути эгалитарным. Существовал, в самом деле, первоначальный круг учеников, женщин и мужчин, во всем и для всего равных между собой, равных не только в достоинстве, но и в служении. При этом можно построить и историческую схему интерпретации христианства, куда войдут как исходные тенденции равенства, так и развитие в сторону возобладавшего позднее патриархата[68]. В любом случае выстраивается история женщин, которая «может указать на Иисуса и на практику ранней Церкви как на свой образец или прототип, открытый для феминистской трансформации»[69]

63

Среди самых известных произведений «теологии освобождения» см.: Gutiérrez G. Hacia una teologìa de la liberaciòn. Montevideo, 1969; Idem. Teologìa de la liberaciòn. Salamanca, 1994; Boff L. Gesù Cristo liberatore. Assisi, 1973; Idem. Teologia della cattività e della liberazione. Brescia, 1977; Idem (с участием C. Boff). Da libertação. O sentido teològico das libertações socio-historicas. Petropolis, 1979; Idem (с участием C. Boff). Come fare teologia della liberazione. Assisi, 1986; Sobrino J. Jesus en América Latina. Santander, 1982; Idem. Cristologìa desde América Latina. México, 1977; Ellacurìa I., Sobrino J. (ed.). Mysterium liberationis. I concetti fondamentali della teologia della liberazione. Roma; Assisi 1992. О «теологии освобождения» см.: Lehmann K.(ed.). Comisiòn Teològica Internacional: Teologìa de la liberaciòn. Madrid, 1978; Scannone J. C. La teologia della liberazione // Neufeld K. H. (ed.). Problemi e prospettive di Teologia dogmatica. Brescia, 1983. P. 393–424.

64

универсальным ключом (лат.).

65

отмычкой (фр.).

66

Schüssler Fiorenza. In memoria di lei… Р. 57.

67

Op. cit. Р. 59.

68

Op. cit. Р. 82.

69

Op. cit. Р. 58.