Народный совет. Дарья Селиванова

оскорбительными обвинениями, отчего глава управы вынужден был прервать свой доклад об итогах социально-экономического развития района в текущем году.

      – Я прошу всех успокоиться! – громко проговорил префект в микрофон и строго посмотрел прямо на Веронику Леонидовну. Ее сердце упало. Остаток встречи прошел в попытках не расплакаться. Домой он вернулась поздно и в расстроенных чувствах.

      – Мам! Дядя Леша приехал! – крикнул сын из своей комнаты.

      Брат Вероники Леонидовны смотрел телевизор на кухне и пил чай.

      – Верунчик, здорова! – дядя Леша широко улыбнулся и тут же закинул в рот шоколадную конфету из хрустальной вазочки на столе. – Теперь буду чаще заходить. Мы тут у вас стартовые дом по реновации строим.

      Вероника Леонидовна легонько присела к брату за стол.

      – И что? Ну, расскажи! – она подвинула вазочку с конфетами поближе к нему.

      – Да ну что рассказывать? – отмахнулся дядя Леша, – все через одно место!

      – Ну что ты так сразу… – Вероника Леонидовна даже немного обиделась.

      В кухне было темно, только ярко мерцающий экран освещал лицо Вероники Леонидовны. Там молодая женщина ходила по квартире, в которую ее собирались вселить по программе реновации. "Кухня без окна, смотрите" – печально говорила она, – "ванная микроскопическая, смотрите, как вмонтирована лейка, вот, ржавый полотенцесушитель. Как тут жить?" – ее скорбь терзала Веронику Леонидовну. Кругом был обман.

      – Дура ты у меня, – сказал дядя Леша на прощание и вышел, оставив Веронику наедине с ее унижением. Она тихо заплакала. Больно было в груди, будто сердце остановилось и никак не могло вновь забиться под тяжестью несправедливости, придавившей его.

      "Отцвели уж давно

      Хризантемы в саду…" – глухо за стенкой репетировал сын, готовясь к окружному конкурсу молодых талантов.

      "А любовь все живет

      В моем сердце больном…"

      Его глубокий, полный страдания голос то затихал, то воспарял под потолок.

      "Опустел наш сад. Вас давно уже нет.

      Я брожу один, весь измученный.

      И невольные слезы катятся

      Пред увядшим кустом хризантем."

      Голос печального юноши взволновал и приковал внимание префекта к сцене. Конкурсы народной самодеятельности навевали на него скуку. "Песни нашего округа" были очередным формальным мероприятием и он, усаженный на почетном месте в первом ряду, надеялся со смирением пережить. Энергично стучали твердыми пятками и кружились под грохочащую музыку девицы в коротких красных сарафанах и кокошниках. Депутат городской думы, расположившийся в соседнем кресле, пристально смотрел влажным взглядом на их крепкие коленки. Конферансье торжественно объявлял номер за номером. И вот, появился юноша, неуловимо знакомый призрак, и стал петь о том, что, казалось, утеряно навсегда. Овал его бледного от волнения лица, меланхоличный взгляд, нежная складка губ, множество еле-уловимых черт напоминали ему, как шел он раз за разом через одинаковые актовые залы однотипных школ и взгляд его на доли