Путь Люцифера. Угрин Попович

Зеленых – тем более. Я радовался этой пустой окрестности вокруг меня и этому соблазнительному завыванию ветра. Отправился в церковь. Это было какое-то нищенское барокко, без купола, который есть единственное украшение того направления в искусстве. Уберете ли его – тогда само здание может быть похоже на некое складское помещение. Но ниши и разные орнаменты снаружи все же говорят о том, что речь идет о сакральном объекте. Я вошел в церковь как в свое рабочее помещение, посмотреть есть ли что-то нового на иконах, не забрел ли кто-то случайно в такую погоду и оставил пожертвование своей матери Церкви. Не оказалось ничего и я прошел до импровизированной лавки с разными церковными причиндалами, располагавшейся у самого входа. На прилавке лежали какие-то бумаги, как напоминание об обрядах, проводимых коллегами и мной и о которых нам напоминал церковный прислужник как раз этими записочками. Читая написанное на тех листочках, как и множество раз до этого, ко мне вернулся старый-новый вопрос о самой сути какого угодно действия. Сакрального или светского, без разницы. Мне вновь стало противно от самого себя, то есть от лицемерия, которым я зарабатываю «хлеб наш насущный». Ох, да… также важно вспомнить, что на самом входе в церковь, с наружной стороный, конечно же, я увидел топор. Подумал: откуда топор на входе в церковь? Кто его тут оставил – поставил? На мгновение в моей голове пролетела цитата из Писания: «Уже и секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь» (Матф.3:10), что еще больше меня вывело из себя, потому я совсем потерял надежду на то, что дойду ли я когда-либо и каким образом до «хорошего плода». В действительности же, я был уверен тогда, что это только пережитки, задание котрых держать массу в состоянии покорности, потому что на своем жизненном пути я не получил никакого следа от топора, ударов, всякого прочего, несмотря на то, что бы я ни делал или ни сделал. Эта тишина меня еще больше выводила из себя, а из-за нее – и сам Бог, то есть Его молчание. О, хотя бы у Него возникло желание дать мне подзатыльник, чтобы наконец-то я понял. Но, нет… и я все больше сходил с ума. Поэтому, вот что происходило со мной в то время: я стою согнувшись над прилавком лавки, в одной руке держа записочки, а в другой топор. Нужно и упомянуть, что я не был одет в рясу, а на мне были какие-то серые, домашние тренировочные штаны и изношенные кроссовки и толстовка с капюшоном, но он не был накинут на мою голову. Все-таки, это – церковь, – думала моя механика действий. Наконец-то я закончил с прочитыванием записочек и новая доза бессмысленности толкнула меня присесть тут ненадолго, под прилавком церковной лавки. Тишина церкви, как и бешеное завывание ветра, выманили из моего мозга старый-новый вопрос и я задумался над ним. Хочу заметить, что двери церкви закрывались сами, не с помощью какого-то особого механизма, а из-за сквозняка, придавающего скорости тому несущемуся ветру. Итак, эти двери были закрыты. И находясь в таком положении, сжавшись под прилавком с топором в руке, я уставился