Было смешно… Показания очевидца. Валерий Матисов

человеческим голосом: «Да какое-то дерьмо к жопе прилипло!»

      Герои Юза Алешковского матерятся как дышат – органично. «Каждый пишет, как он дышит», – а это уже целомудренный Окуджава. Я лично уважаю обоих этих таких разных писателей за их честность. Ну, уж коль к слову пришлось еще И. Губермана и В. Вишневского, главное, что им есть, что сказать читателю; а уж как сказать – это их право на самовыражение.

      Самого неподкупного поэта Франции Жоржа Брассенса (1921–1981) – наш современник! – в той же Франции одни считали матерщиником и порнографом, а члены Французской Академии предлагали ему высокую честь, стать академиком. (Для незнающих сообщу, что Французская Академия занимается лишь одним единственным делом: она составляет словарь современного французского языка. Стать ее членом можно только тогда, когда один из академиков (immortel – бессмертный) умрет и освободит место. Стать академиком по указу Президента или по желанию общественности невозможно.) Так вот «порнограф» Брассенс скромно отказался со словами «Le public de la-bas est trop bien h'abille» («Народец там слишком шикарно одевается»). У каждого «иммортеля» свой личный, в единственном экземпляре сшитый мундир с персональным позументом от самых известных кутюрье и шпага с рукоятью, выкованной самыми знаменитыми златокузнецами. Так Франция воздает должное сынам, которые посвятили свою жизнь служению «слову», французскому слову.

      В нашей стране им тоже отдавали должное – Мандельштаму, Пастернаку, Солженицыну… Можете продолжить сами. И как им воздалось, тоже все знают.

      А что касается языка, терминологии, которой выражены мысли (если они, конечно же, имеются), то здесь А. С. Пушкин мне как «нерушимая стена»: «Истинный вкус состоит не в безотчетном отвержении такого-то слова, такого-то оборота, но в чувстве соразмерности и сообразности».

      Если автор называет вещи своими именами, самый мудреный эвфемизм вряд ли полноценно заменит именно то русское слово или выражение, которое по своему смыслу и тону более всего соответствует сказанному. (А анекдоты ведь не пишут – их рассказывают.)

      Поэтому пушкинский принцип – ты сам себе высший суд – мне будет оберегом. А уж он-то знал себе цену и был строг к себе как никто.

      Знали себе цену и нашенские (Пастернак, Мандельштам, Высоцкий, Окуджава). Но они, увы, вынуждены были считаться с критиками, худсоветами, общественным мнением, партийными директивами, профкомом, общепринятыми нормами поведения, и т. д., и т. п.

      Так что, дорогой читатель, за все, что ты узнаешь дальше, если, конечно, захочешь читать, ответственность несу я, и только я. Без ссылки ни на каких татар, которые засорили «великий и могучий» непристойной матерщиной, сквернословием, и без ссылки на «вражеские голоса из-за бугра», то есть на идеологических противников.

      За чувство «меры, соразмерности, сообразности, целесообразности», за вкус или чудовищную безвкусицу при отборе фактов и анекдотов, за употребление тех или иных слов и выражений отвечает автор, и только автор,