Комната тысячи ножей. Ирина Чекмарева

итель ни слова не сказал, даже когда заметил хлещущие из глаз слёзы. Добираться до пункта назначения было примерно полчаса. Где-то на пятой минуте таксист чуть опустил стекло и протянул ей пачку сигарет с зажигалкой. Он не мог знать наверняка, курит ли она. Бывают люди с такими лицами, к губам которых так и хочется приложить сигарету. В этот день у неё было именно такое лицо. И она, какое совпадение, курила.

      Она с немой благодарностью посмотрела на водителя через зеркало дальнего вида, утерла слёзы и прикурила. Он заметил обручальное кольцо. Очень скромное, серебряное, без гравировок и камней. Когда по встречной полосе проехала машина и сверкнула фарами, белый свет залил её лицо, и за мгновение водитель также разглядел свежий лиловый синяк, переходящий со скулы на челюсть. Лицо у неё всё равно было красивое: очень тонкие черты, острый подбородок, восточный разрез глаз. Волосы выкрашены в кричаще-розовый цвет, пара маленьких колечек в каждой ноздре. Она курила и плакала, и рука, держащая сигарету, дрожала. Рука молодая, без пигментных пятен и морщин, а ещё очень маленькая, с торчащей косточкой у запястья.

      Машина проехала и свет погас. Девушка снова спряталась в темноте, только огонёк сигареты давал понять, где находится её лицо. Доехали они в тишине.

      Когда она скромно произнесла: «Спасибо большое», голос осип и сорвался. Ему очень захотелось сказать ей что-то. Когда ты полчаса проводишь наедине с плачущей девушкой, которая явно пережила что-то страшное, внутри всё дрожит и требует принять форму каких-то слов. Он не был сентиментален, и уж тем более не питал слабости к малолетним неформалкам. Но эти глаза, та благодарность, с которой она посмотрела на пачку сигарет! Так замёрзший на улице щенок смотрит на человека, который завернул его в плед и положил рядом с батареей.

      Он резко развернулся и успел выпалить, пока она не хлопнула дверью:

      – Теперь всё будет хорошо!

      Девушка застыла на несколько секунд, глядя в пустоту. Глаза у неё были тёмные. Скорее всего, карие.

      – Да, – шепнула она и улыбнулась, – теперь точно всё будет хорошо.

      Было видно, как она сомневается, повторяя эти слова. Будто нарочно растягивая их, чтобы осознать значение. Но она улыбалась. Скорее на автомате, чем искренне. И улыбка была очень красивой. С такой улыбкой точно всё будет хорошо, – подумал про себя водитель, проводил пассажирку взглядом и уехал. Больше они никогда не встретились.

      ***

      ЗА ДЕНЬ ДО ЭТОГО.

      Однокомнатная квартира на одиннадцатом этаже. Ночь. В воздухе вместе с пылью витает тяжёлый запах хмеля. Вся квартира по периметру потолка обтянута светодиодной лентой. В ту ночь она горела зелёным. Кира лежала лицом к стене. Её укачивало рваными толчками взад-вперёд, иногда тыкая носом в шершавую обивку дивана. Сзади тяжело пыхтел Миша. Полчаса назад он приговорил двенадцатую бутылку «Амстелла» и чуть не заблевал всю постель. Перед тем, как лечь, Кира отвела его в ванную, побрызгала водой на лицо, подержала включённый душ над головой. Затем заботливо, трясущимися руками вытерла полотенцем его отросшие волосы. Когда закончила, Миша стиснул её в медвежьих объятиях. В этот момент она испытала невероятный прилив нежности, ведь, очевидно, он благодарил её за беспокойство и помощь. Но потом этот прилив перекрыло сосущее, накатывающее волнами чувство страха. И оно не проходило до сих пор.

      Кира всегда соглашалась, даже если не хотела. Ей казалось, что так она помогает. Так они «мирятся». Мама с папой всегда делали так. Когда они ссорились, а вечером Кира ворочалась в попытках уснуть под стоны и вздохи, на следующий день они снова вели себя как самые счастливые люди на свете. Поэтому она сейчас тыкалась носом в спинку дивана. Она верила, что как только это закончится, и Миша уснёт, завтра солнце над их любовью снова взойдёт, и он обнимет также нежно, как обнимал, когда они только начали жить вместе. Но это не заканчивалось.

      Они обсуждали детей. Кира представляла шустрого мальчугана с такими же пшеничными волосами, как у Мишы, и такими же светлыми длиннющими ресницами. Она бы не водила его на стрижки, чтобы волосы у него росли длинными, как у отца. Она видела, как наяву: она расчесывает каждую прядь и бережно вплетает её в колосок, а малыш сидит перед ней и нетерпеливо ёрзает на стульчике. Она видела его голубые глаза, напоминающие лёд на самом прозрачном в мире водоёме. Видела, как он хмурится. Так же, как Миша. Она всё это видела и, в целом, была готова через несколько лет подарить Мише этого малыша.

      Когда Миша напивался, всегда поднимал эту тему. Говорил, что только ему решать, когда у него появятся дети – она не имеет права «диктовать свои правила». Кира отворачивалась и тихо плакала в подушку, а на утро Миша нежно обнимал её, и в глазах цвета Байкала не было ни одного намёка на воспоминания о минувшей ночи.

      Миша вцепился пальцами ей в бёдра, так, чтобы она не смогла отстраниться, если вдруг надумает. Кира почувствовала что-то неладное и обернулась, чтобы поймать его взгляд.

      – Что ты делаешь? – Прошептала она, готовясь к худшему.

      – То, чего ты так хочешь. – Ответил он. В его глазах отчётливо пронеслись зелёные всполохи. Может, это была игра воображения