Где сидит фазан. Макс Неволошин

комплексов, без эмигрантской оглядки. Или глазами местного долгожителя, наблюдателя, созерцателя. Чуть не сказал «коренного москвича» – тухлая фраза, даже слово «прописка» звучит веселее. Я всегда был здесь по делам, жил здесь по делам. Первый вагон из центра и сразу налево. Бег с препятствиями из ненужных людей, чтобы отловить искомых. Людей вокруг меня образовалось чересчур. Некоторым я был что-то должен, остальные – должны мне, и требовалось срочно с них это получить.

      Думал: получу своё, выдохну и осмотрюсь. Москва лет восемь оставалась функцией, ступенькой. Перешагнул и осмотрелся – но уже в другом месте. Жаль, а что поделаешь? Столица понаехавшим не друг. Явился завоёвывать Париж – оперируй шпагой, а не глазей по сторонам. Нет, кремль я видел. И мавзолей, включая содержимое. И большой театр, включая изнутри. Регулярно эскортировал туда заморских гостей. У меня был лучший и единственный на кафедре английский. А также, по мнению начальства, избыток свободного времени. Как сказано гением, балеты долго я терпел.

      Я не люблю работать вообще, и с людьми – особенно. Такая работа помимо других неудобств выключает меня из контекста. Посетив десятки интересных мест, я ни черта не видел, кроме лиц в аудитории и бухгалтерии. В Москве есть нюанс: сложное, не всегда уловимое ощущение, что ты здесь шпион. Из него потом вырастает мысль об эмиграции.

      Москва – вэдээнха эпохи эсэсэра. Город – сноб, витрина, китч. Улицы имперской ширины, архитектура в стиле «поздний Джугашвили». В тёплом бензиновом смоге на десяти полосах звереют авто. Сверху давит угрюмое небо. В пространство въелся запах фанты, горячих собак, хрустящих денег. Можно притвориться, что это твоя жизнь. Можно даже часть её купить и заблеять от самодовольства. Только этот город избалован, капризен. Он не любит выскочек. У него другие планы. Засунь под хвост свои купюры и амбиции. Ты сюда не принадлежишь. Тебя пустили посмотреть.

      Дорогие москвичи и гости столицы… Не друзья, товарищи, сограждане, а гости и хозяева. Москве важна определённость. Потому что отдельные шустрые гости норовят задержаться. Праздник кончился, а они все ещё тут. И уже неясно, в качестве кого. Цветные штаны не прокатят, штаны сейчас у всех одинаковые. И остальное тоже: лица, походка, речь. Вместе толкаемся в разные стороны, шмыгаем под землю и обратно. Но если у метро проверят документы, выявляется существенная разница. Многие уедут дальше. А тебя уведут куда следует. Трудно остаться собой. Лицо, одежда – ерунда, главное – беспечный взгляд. Именно его читают физиономисты у метро. Взгляд обязан излучать уверенность в том, что ты поедешь дальше. И слово «обезьянник» знаешь только по кино.

      Про обезьянник расскажу. Но вначале о достоинстве самарской прописки. У неё, как выяснилось, есть одно достоинство. Однажды меня взяли на гоп-стоп. Дело было на автовокзале, ст. м. Щёлковская, первый вагон из центра, из стеклянных дверей налево. На мне стандарт: кожаный верх, джинсовый низ, сумка adidas – типичный фраер ушастый. Купил билет, закурил, углубился в себя…