Стоптанные. Обувь, эмоциональная привязанность и аффекты ношения. Эллен Сэмпсон

ей нарративов: как то, что она представляет, а не то, чем она является. Хотя ни один артефакт никогда не может быть свободен от своей роли означающего, этот акцент на обуви как метафоре, означающем или символе затмевает ее материальную сущность. Хотя обувь, несомненно, выполняет функцию символа на языке моды, она заслуживает дальнейшего изучения как материальный объект сама по себе. Часто возникает путаница между репрезентациями обуви и обувью как материальным артефактом; литературные или визуальные образы обуви часто обсуждаются как взаимозаменяемые с реальной обувью. Обувь имеет множество репрезентаций в литературе и изобразительном искусстве, от сказок и фольклора до живописи, скульптуры и кино. Однако важно проводить различие между репрезентациями обуви и обувью как материальным артефактом (и, я бы экстраполировала, между репрезентациями одежды и самой одеждой в целом). Обувь, описанная в сказке или изображенная на картине, не имеет материальной формы; это скорее образ вещи, а не сама «вещь». Этот образ может намекать или соотноситься с реальной или материальной обувью, но в равной степени может и не иметь с ней ничего общего. Хотя наше взаимодействие с материальным может быть опосредовано символическим, а символическое может создавать рамки, с помощью которых мы читаем или интерпретируем артефакты, не следует путать материальную обувь и ее репрезентации.

      От других предметов гардероба обувь отличается тем, что одну и ту же пару часто носят изо дня в день в течение длительного периода времени. Обувь, в отличие от рубашки, платья или пары брюк, между ношениями не стирается, и вместо этого с каждым ношением становится все более телесной и индивидуальной. Обувь как жестко структурированный предмет не окутывает и не оборачивает собой ногу, в отличие от более мягких предметов из ткани6, но в течение длительного периода времени растягивается и деформируется, приспосабливаясь к форме стопы. Стоит только подумать о мозолях и пятках, стертых до крови из‐за ношения новой обуви, чтобы понять, что обувь – это продукт материальной культуры, который не всегда приспосабливается к нам полностью. Важно отметить, что обувь влияет на – а иногда и определяет – способность своего владельца ходить. Обувь, которую мы носим, часто влияет на нашу подвижность и моторику, на ощущение нашего тела в движении. Обувь дает нам возможность ходить, точно так же как стул дает нам возможность сидеть. В этой книге я попытаюсь рассмотреть обувь как материальный и телесный объект, как предмет одежды, который служит посредником между «я» и внешним миром. В ней исследуются отношения между носящим и носимым, между обувью и стопой, в которых обувь выступает как вместилище тела, а также как вместилище «я», в котором носящий движется по миру.

      Процесс исследования

      Эта книга основана на моем диссертационном научно-практическом исследовании, проведенном в Королевском колледже искусств в Лондоне. Целью исследования было изучить воплощенный опыт ношения и то, как материальные

6

Не все предметы одежды облегают тело; слишком тесная или слишком свободная вещь или не подходящая по крою телу, на которое она надета, будет постоянно напоминать об этом владельцу (и дисциплинировать его). Хотя традиционно дисциплинирующей одеждой служило нижнее белье (бюстгальтеры, грации, корсеты и так далее), другие жесткие материалы, такие как деним, могут оказывать аналогичное воздействие. В эссе «Философия чресел» (1976) Умберто Эко пишет о телесном опыте ношения тесных джинсов:

В результате я стал жить, все время помня о том, что на мне надеты джинсы, в то время как обычно мы живем, забывая, что носим кальсоны или брюки. Я жил для джинсов, и поэтому перенимал поведение тех, кто носит джинсы. Во всяком случае, их манеру держаться. Странно, что традиционно считающаяся самой свободной от каких-либо условностей, эта одежда упорно навязывает собственный этикет. Я, вообще-то, человек беспокойный, разваливаюсь на стуле и бухаюсь куда попало, не стараясь выглядеть элегантным, джинсы же контролировали мои поступки, вынуждали быть более выдержанным и изящным. Я подробно обсудил это обстоятельство с представительницами противоположного пола и узнал от них то, о чем уже и сам догадывался: женщинам знакомы все эти переживания, поскольку их одежда (высокие каблуки, пояса, лифчики, колготки, тесные свитера) словно бы специально придумана для того, чтобы навязать своим обладательницам определенную манеру держаться (Эко 1999: 63).