Пока смерть не разлучит нас. Марина Владимировна Ефиминюк

даже не напоив тэем, – издевательски фыркнула я.

      – Поэтому я решил накормить тебя завтраком.

      На столе действительно остывала еда, прикрытая серебряным колпаком. Никогда бы не подумала, что в гостевом доме средней руки имелись подобные сервировочные изыски.

      – Сейчас умру от благодарности, – хмыкнула я. Пустой желудок напомнил, что скорее мне грозило умереть от голода.

      – Так позавтракаешь со мной? – кивнул Доар в сторону стола.

      – Дурной компании предпочитаю трапезу в одиночестве, – парировала я, пытаясь отогнать навязчивую мысль о еде. Светлые боги, неужели подали вкусную кашу или даже куриное яйцо всмятку? Булочку с маком, тающее масло… Я сглотнула слюну.

      Доар поднялся с кресла и встал в изножье кровати.

      – Я хорошенько обдумал твое вчерашнее заявление, – объявил он. – Что ты сделаешь, когда брачная метка не появится?

      – Меня больше волнует, что сделаешь ты, когда она появится, – насмешливо парировала.

      – Я суну руки в проклятую чашу, чтобы просто доказать, что нас с тобой больше ничего не связывает, Аделис Хилберт. После ты уберешься из Риора и никогда не посмеешь появиться на пороге моего дома или отправить сюда сыщиков. Знаешь ли, перекупать их выходит недешево.

      – Можно подумать, кто-то заставлял тебя платить деньги, чтобы мне солгали, – закатила я глаза. – Скажу тебе по секрету, больше всего на свете я мечтаю избавиться от этой метки. Странно оказаться замужем за человеком, лица которого даже не помнишь.

      На некоторое время в комнате воцарилось напряженное молчание.

      – В таком случае, эсса Хилберт, – с непроницаемым видом вымолвил Доар, – жду вас внизу. Приятного аппетита.

      Он вышел.

      Утруждать себя торопливыми сборами я не собиралась: с аппетитом позавтракала, с удовольствием искупалась, наполнив до краев ванную, и с помощью особого заклинания, создающего пар, отгладила плащ и платье. Неторопливо накрасила угольной краской ресницы, отчего в глазах появилась таинственная поволока. Вернее, в одном глазу. Во второй я ткнула палочкой, когда красилась, пришлось утирать слезы, смывать черную кляксу и мазюкать заново. Глаз, к страшной досаде, покраснел. Быть настолько нелепой для эссы – смертельный позор! Хорошо, что никто не видел.

      Когда я спускалась со второго этажа, Доар о чем-то тихо переговаривался с хозяином гостевого дома. Звучный стук каблуков невольно привлек внимание людей, и в столовой, кажется, стало чуточку тише. Перешептываясь, народ с любопытством рассматривал эссу с платиновыми волосами, намекавшими на кристальную чистоту крови. Мой муженек тоже оглянулся. В лице мгновенно отразилось особенное холодное равнодушие, но на горле нервно дернулся кадык.

      Эффект неожиданности достигнут! Мысленно я поблагодарила матушку за то, что научила появляться с фанфарами, даже если эти самые торжественные фанфары звучат только у меня в голове и подозрительно напоминают издевательские бубны.

      – Светлых дней, риаты, – громко поздоровалась я,