Путь философа. Александр Воин

устроился работать кочегаром. При устройстве даже в кочегарку надо было представить трудовую книжку, а там у меня было записано «старший научный сотрудник», но кандидатство почему-то не было отмечено. Я сочинил историю, что вот, мол, мне надо делать кандидатскую, а в институте много работы и некогда. А вот в кочегарке де, где работа сутки через трое, у меня будет время! Начальник, конечно, понимал, что это чушь собачья, но он отлично сыграл, что он мне верит. Дело в том, что основной контингент кочегаров были беспробудные пьяницы. На работе они допивались до беспамятства, а котлы либо тухли, либо взрывались. Золотым правилом кочегара было, кстати, подпирать дверь на ночь изнутри ломом, ибо, когда котлы тухли и в домиках, отапливаемых этой кочегаркой, мерзли дети, их отцы, вооруживших кольями, бежали бить кочегара и горе было тому, которого они заставали спящим по пьяни с незапертой дверью. Начальству тоже лучше уж было получить нагоняй за принятие на роботу по недосмотру опального, чем отвечать за взрыв кочегарки с возможными жертвами, за что можно было и в тюрьму попасть.

      А вообще за 3 с половиной года от подачи заявления на выезд в Израиль в 1976 г. я работал, кроме кочегара, строителем-шабашником, грузчиком на мебельной фабрике, грузчиком-монтажником в СМУ и тому подобное, всего уже не помню. То же делали многие мои товарищи.

      Но материальные проблемы, связанные с работой и зарплатой, были еще не все. Были «топтуны», подслушки, обыски в доме тайные и явные, допросы. Были избиения хулиганами, управляемыми КГБ, и кагебешниками под видом хулиганов. Володе Кислику отбили почки. Мне съездили кастетом по мозжечку, т.е. с намерением убить, но попали чуть выше, что и спасло мне жизнь. Удар был такой силы, что при падении я сбил двух впереди меня идущих товарищей по работе. Пока мы поднимались, нападавшие убежали. Но один из товарищей, который появился у нас на работе в СМУ недавно, и был уголовником после «химии», и который и организовал после работы выпивку и привел нас к месту происшествия, в возбуждении проговорился, что он знает предводителя нападавших. На другой день на работе я прижал его к стенке без свидетелей и выжал таки из него признание, что он организовал это дело по требованию КГБ, у которого он был на крючке. Я передал через наши каналы связи на Запад о происшествии, включая имя наводчика. После этого попыток тюкнуть меня больше не было.

      Но, пожалуй, самым страшным и эффективным оружием, применяемым КГБ в борьбе против нас, было психологическое. Они засылали в нашу среду провокаторов и осведомителей и одно время почти парализовали с их помощью нашу деятельность. Сколько мы не конспирировали, они узнавали заранее о каждом планируемом нами шаге и разрушали его своевременно. Мы, например, планировали написать письмо о каком-нибудь безобразии КГБ и предать его на Запад через иностранных туристов, с которыми у нас уже была связь. Назначалось, кто будет писать и кто пойдет