Северный лес. Дэниел Мейсон

ждали. Во мне зародилась надежда, что сестра с братом увидят, кто тут сумасшедший.

      – Удалить! Боже, нет! – вымолвил наконец Арбетнот. – Но открыть…

      Лечение, как выяснилось, было изобретено задолго до обнаружения самого оперкулума. Главное тут – задобрить его каким-нибудь лакомством, особенно неравнодушен он к хлебу, вымоченному в енотовом семени и на три дня привязанному к вымени немытой овцы. Стоит лишь вдохнуть сие лекарство – и пары, запертые за малым оперкулумом, вылетят быстрее, чем толпа заключенных в открытые тюремные ворота.

      По счастью, средство у него с собой.

      – Что скажешь? – спросила сестра.

      Я был так рад, что мне не грозит кровопускание и слабительное, что послушно наклонился над склянкой, которую доктор извлек из-под плаща.

      – Вдыхайте, – велел Арбетнот. – И как можно глубже.

      Несколько времени я вдыхал. О чем никто из них не догадывался, так это о том, что давеча я подхватил от дочерей сильнейший грипп и, как следствие, напрочь лишился обоняния. Родные мои побледнели. Из угла, где стояла клетка с попугаем, раздался приглушенный стук. Даже у доктора заслезились глаза.

      – Как мы узнаем, отворился ли малый оперкулум? – выдавила наконец Констанция.

      Но на сей счет мнения разнились. Лаврентий описывал облачко дыма, Ундертий – зернышко, вылетающее из ноздри, а знаменитый Антий вовсе считал, что причуды не имеют физической формы, и такой же точки зрения придерживался Арбетнот.

      – Мы поймем, что он отворился, – ответил доктор, – когда больной перестанет думать о фруктах.

      – Думать о фруктах не безумие, – сказал я.

      – Молчи, – сказала Констанция.

      – Вдыхай, братец, – сказал Джон.

      Я вдыхал и вдыхал, пока сестра моя не лишилась чувств, ибо овца и впрямь была в самом соку.

      – Быть может, – сказал Джон, – все-таки пустите ему кровь?

      Я столь подробно излагаю эту историю, чтобы вы сами могли судить, кто из нас осел, и не забывали об этом, когда меня вновь начнут обвинять в безумии.

ОБ ОТЪЕЗДЕ И О ТОМ, ЧТО Я НАШЕЛ

      Меня объявили неизлечимым и посоветовали заточить в приют для помешанных, однако родные мои понимали, что это бросит тень на всю семью, а потому мне позволено было разгуливать на свободе.

      В награду за военную службу я получил земельный надел недалеко от Фокскилла, но, проехавшись по окрестным фермам, заключил, что для выращивания яблок места там слишком равнинные, а почва слишком влажная. Оставив девочек с сестрой, я пустился на поиски новой земли, а поскольку я уже разменял шестой десяток и времени на ошибки у меня не было, я решил, что буду искать дерево, а земля приложится. И не какое-нибудь дерево, а непременно местное. Немало привозных сортов повидал я в питомниках Олбани, но мне они и даром были не нужны. Нет уж, никаких английских неженок, никаких европейских пустышек, запачканных грязными лапами французских fruitiers![10] Мои деревья будут дикими, американскими. Вокруг них я выстрою свою новую жизнь.

      Итак, когда телеги начали

10

Торговцы фруктами (фр.).