Триумфатор. иерей Александр Стерхов

спросила та, что постарше.

      – Знаю, чему вас учили, – нахмурился Максим, – только не тому, чему надо. Чай-то сумеешь заварить?

      – Это как? – она в нерешительности замялась, – а где его взять?

      – Ну, хорошо. А кофе? Про кофе, надеюсь, слышала?

      – Да, я пила в детстве, но нам здесь его почти не дают, а я, вообще бы, его хотела, он вкусный.

      Он невольно осмотрел номер. Здесь был небольшой бар с напитками, холодильник, шкаф, коммуникатор, но чайника нигде не было видно.

      – Что же они! – выругался про себя мастер.

      – Ладно, – примирительно сказал он, – я сам закажу все необходимое. И пусть только попробуют не принести! Ну, а вам все понятно?

      А теперь быстро пришлите мне администратора!

      Девочки ушли, а мастер невольно погрузился в раздумья.

      Сколько раз ловил он себя на мысли, что часто думает о прошлом времени: о том, как раньше жили люди, о чем мечтали, к чему стремились, и о том, что объединяло ту прошлую жизнь с этой. И та прошлая жизнь казалась ему лучше той, что окружала сейчас. Изучая историю, которую очень любил с детства, он находил, что все написанное в ней, далеко не всегда объективно, а порой – даже и противоречиво. Он много проводил времени в книгохранилищах, и его поражало:

      насколько по-разному описывали авторы одни и те же события. И уж если современники часто не могли прийти к единому пониманию происходящего, то как тогда относиться к источникам различного временного происхождения? Он просматривал учебники истории различных периодов времени и приходил к выводу, что все написанное в них, имело скрытой целью воспитать и подготовить человека на исполнение определенной задачи, направить его мысли и действия в нужном направлении. В процессе своих размышлений он все больше убеждался, что народы очень часто использовались, как инструмент для исполнения чей-то сторонней воли, – далеко не всегда доброй. И как показывала история, исполнение ее приносило разорение народам и страдания простым людям. Часто он пытался беседовать на эту тему с преподавателями, но они чаще всего старались уклониться от подобных рассуждений, очевидно, опасаясь за свое место. У него не было возможности поделиться с кем-либо своими соображениями, и видно поэтому в нем все чаще звучали воспоминания отца. Максим знал, что отец ни за что не стал бы ему лгать, ибо ненавидел всякую ложь. Этого «добра», как он говорил, «хватало в мире и без него».

      Ему было противно, что обман и лицедейство для многих стали нормой жизни. Он часто говорил:

      «Люди должны хотя бы иногда говорить правду, и уж тем более, своим. Не ври друзьям и тем, кому доверяешь, чтобы не потерять их!.. И уж если не можешь не лгать совсем, – наставлял отец, – то не обманывай хотя бы самого себя. Этим ты, возможно, как-то убережешься». «Вранье, – убеждал отец, – лютый враг человека! Это, как самый опасный и убийственный вирус, как сама смерть, или даже хуже!»

      Максим в тот момент не понимал, что может быть хуже смерти, но все же крепко запомнил слова отца. Многие годы спустя он стал кое-что осознавать; постепенно приходило понимание сказанного тогда, особенно