Мустафа Голубич – тайный агент Сталина. Борис Пономарев

мне пожать вашу руку. Браво, Мустафа, браво, Голубич!

      Рядом с отцом, прижав к груди кулачки, замерла в восторге его дочь Лиза. Она не сводила восторженных, сияющих глаз с героя.

      – Слушай, а кто он такой? – провожая глазами толпу студентов, спросил второй полицейский.

      – Депутат Скупщины Манчич, – ответил ему напарник.

      1941 год…

      Мутновато-зеленая толща воды. Откуда-то из глубины на поверхность усиленными гребками поднимается человек. Подняв вверх голову, он всматривается в поисках просвета, но вода по-прежнему непрозрачна. Пловец с трудом сжимает губы – ему уже не хватает воздуха. Еще и еще вверх. Вот он свет. Очень яркий свет. Но он не выдерживает и широко распахнутым ртом хватает воду, и… просыпается от направленного прямо в лицо мощного фонаря и резкого голоса:

      – Хальт, просыпайтесь, быстро просыпайтесь…

* * *

      Мрачная комната в гестапо, подвальное помещение без окон. Слева от входной двери у стены обычный канцелярский стол. На нем аккуратная стопка бумаги, настольная лампа с красным металлическим абажуром. Некоторое время это помещение пусто. Но вскоре дверь распахивается. В комнату энергично входит немецкий офицер в походной форме, за ним высокий мужчина в костюме, со связанными за спиной руками. У мужчины крупный нос с горбинкой, высокий лоб, темные, слегка редеющие волосы. У него бледное, но довольно спокойное лицо очень волевого человека. Он останавливается посреди комнаты, стоит, глядя на стол. Офицер подходит к столу, достает из кармана френча какую-то бумагу и нетерпеливо оглядывается на дверь.

      – Вечно их приходится ждать, как будто у других нет дел, кроме как доставлять задержанных, – бурчит он, затем садится на табурет, кладет ногу на ногу, покачивает носком сапога. На арестованного он не смотрит, не предлагает ему сесть. В тягостном молчании проходит несколько минут. Двери вновь распахиваются, неторопливо входит офицер в черном мундире, брезгливо обходит задержанного, садится за стол, двигает к себе лампу, берет и читает положенную на стол бумагу. Подписывает её и подает первому офицеру:

      – Отметьте в канцелярии и свободны. Благодарю. Все обошлось благополучно?

      – Я знаю, отмечу. Да, все благополучно и тихо. До свиданья.

      Офицер и два солдата у двери выходят из комнаты. В неё тотчас вбегает унтер-офицер и садится за низенький столик у боковой двери. Когда он зажигает лампу у себя на столе, на ней видна пишущая машинка. Офицер смотрит, как тот вставляет в неё бумагу, потягивается и, не глядя на стоящего человека, немного лениво говорит унтеру:

      – Ну, что, Генрих, ночь кончается. Думаю, ничего интересного уже не будет. Какие у тебя планы на день?

      Не дождавшись ответа, резко поворачивается к арестованному и почти кричит по-немецки:

      – Фамилия! Имя, год рождения? Чего стоишь? Садись на табурет!

      Мужчина садится, поводит плечами, словно напоминая о связанных руках, и с деланным спокойствием отвечает:

      – Называюсь