Половинный код. Тот, кто убьет. Салли Грин

кроме Анны-Лизы. Она смотрит не в стол, а улыбается мне. Я не знаю, смеется она надо мной или нет. И сам отвожу глаза.

      На следующий день у нас математика, и я ничего не могу решить.

      Учительница, слава богу, быстро сообразила, что, если меня оставить в покое и не спрашивать, я буду сидеть тихо. Не обращать внимания на Анну-Лизу не получается. Она правильно отвечает на вопрос. Отвечает на другой – и снова в точку. Когда она отвечает на третий, я слегка поворачиваюсь на месте, чтобы посмотреть на нее, и меня опять застают врасплох ее улыбка и взгляд.

      На третий день, на уроке рисования, кто-то задевает меня рукавом. Чисто вымытая, золотисто-медовая рука проскальзывает мимо меня и тянется к черному карандашу. Возвращаясь, рука проводит краем рукава по тыльной стороне моей ладони.

      – Какая красивая картинка.

      Что?

      Я смотрю на свой набросок черного дрозда, клюющего крошки на пустынной площадке для игр.

      Но меня уже не интересует ни сам дрозд, ни его изображение. В голове у меня только одна мысль: «Она со мной заговорила!»

      Потом я начинаю думать: «Ответь что-нибудь!» Но ничего не происходит, только «Ответь что-нибудь! Ответь!» эхом гудит в моей пустой башке.

      Сердце, как ненормальное, колотится о преграду грудной клетки, а кровь в жилах вскипает словами, которые я не способен произнести, да и просто толком понять.

      Ответь ей хоть что-нибудь!

      Ничего путного не придумав, хрипло и невнятно мямлю: «Я люблю рисовать, а ты?» и еще: «Ты хорошо соображаешь в математике». К счастью, Анна-Лиза отворачивается прежде, чем я успеваю выдавить из себя что-либо еще.

      И все же она была добра ко мне. Не считая моих родственников, она стала первой Белой Ведьмой, которая улыбнулась парню, не умеющему связно написать даже одно предложение. Первой. И единственной. Никогда не думал, что она может улыбнуться; едва ли это случится еще раз.

      Поэтому я говорю себе, что надо держаться от нее подальше.

      Но ведь бабушка говорила, что мы должны «идти на компромисс» и «приспосабливаться», а разве это не значит быть вежливым? Поэтому, когда урок заканчивается, мне удается заставить свое «тело» подойти к ней.

      Я протягиваю ей свой рисунок.

      – Как он тебе? Я его закончил.

      Я готов к тому, что она скажет какую-нибудь гадость, посмеется над рисунком или надо мной. Но в глубине души я знаю, что ничего такого она не сделает.

      Она улыбается и говорит:

      – Очень красивый.

      – Ты так думаешь?

      Она говорит, глядя не на картинку, а на меня:

      – Ты и сам знаешь, что рисунок отличный.

      – Да, ничего… вот асфальт у меня не получается.

      Она смеется, но, уловив мой взгляд, сразу же умолкает.

      – Я не над тобой смеюсь. У тебя здорово вышло.

      Я снова гляжу на рисунок. Птица недурна.

      – Можно я его возьму? – просит она.

      Что?

      Зачем он ей?

      – Ладно, не надо. Все равно