Рикошет. Юлия Лавряшина

приходилось отправляться на работу, а во‐вторых, рядом с Сашкой невозможно было заскучать. Когда они запрыгнули в «Ауди» Логова – она, как всегда, села впереди, а Никита сзади, – Саша тут же начала выдвигать версии случившегося. И одна была фантастичнее другой:

      – А что, если ограбление организовал его конкурент? Может, хотел поглотить этот банк, а директор сопротивлялся…

      – Детка, девяностые давно позади, – насмешливо заметил Артур.

      – Ну ладно, – согласилась Саша. – А как вам такой вариант: его заместитель устал ждать, когда директор отправится на пенсию?

      Никита подался вперед:

      – И типа организовал вакансию? Но не факт же, что эта должность достанется именно ему. Что ж ему теперь, убивать каждого директора?

      – Мы еще ничего толком не знаем, – напомнил Логов. – Надо хотя бы увидеть место преступления. Овчинников с Поливцом уже опрашивают свидетелей.

      Вытащив из бардачка упаковку жвачки, Сашка закинула одну подушечку в рот:

      – Двое из ларца, как всегда, поперед батьки…

      – Так и должно быть. Поэтому они и называются «оперативники».

      Она уставилась на него с изумлением:

      – Слушай, а мне ведь никогда это не приходило в голову… Точно!

      – О сколько нам открытий чудных, – проблеял Артур старческим голоском и замолчал. – Черт! Дальше не помню.

      – Готовят просвещенья дух, – подсказала Сашка. – И опыт, сын ошибок трудных, и гений, парадоксов друг…

      – Пушкин? – рискнул предположить Никита.

      Скосив на него лукавый глаз, она провозгласила:

      – И приз за лучшее знание поэзии получает… – ее голос взвился на первом слоге: – Ни-икита Ивашин!

      – Да ладно тебе… Мой дед любил смотреть какую-то передачу, которая всегда начиналась этим стихотворением.

      Артур подсказал:

      – «Очевидное – невероятное».

      Но это Никита пропустил уже мимо ушей. Ему показалось, будто Сашкино лицо внезапно сжалось и потемнело, как если бы он резко ткнул пальцем в открытую рану. Может, ее маме тоже нравилась эта передача? Только спрашивать об этом не стоило… Он прикусил губу, судорожно отыскивая в памяти что-нибудь уместное и способное развеселить Сашу, но тут она буркнула:

      – Терпеть не могу это слово – «стихотворение».

      – Почему? – удивился он неподдельно.

      – В нем слышится кулинарный оттенок… Варенье. Что-то в этом роде… Как будто поэт состряпал это.

      Никита попытался заглянуть ей в лицо, хотя Сашка отвернулась к окну, за которым проносились мимо монументальные строения проспекта Мира:

      – А ты как говоришь?

      – Стихи, конечно! Только так.

      – Ты такая строгая девушка, – в голосе Логова опять сквозила насмешка. – А по сути-то… Хоть горшком назови!

      – Да конечно! – возмутилась она. – Ты же не назовешь Достоевского «чтивом»! А кого-то – вполне…

      – Ну, кстати, наш великий Лев, который Николаевич, как раз чтивом и считал романы Достоевского. Бульварной литературой. Не ты ли мне это рассказывала?

      – Не